"Остров Голодных Призраков" – первый полнометражный документальный фильм австралийского режиссера Габриэль Брэйди. Это кинорассказ о беженцах в центре временного пребывания на Рождественском острове в Австралии. Остров находится в Индийском океане между материком и Индонезией. Это ближайшая точка для многих беженцев из Юго-Восточной Азии, плывущих сюда на лодках.

Камера режиссера неторопливо, словно давая зрителю возможность почувствовать дыхание океана, показывает природу острова. Животные и их ритуалы на острове созвучны людям, или, напротив, противостоят им. В сезон муссона крабы начинают свою миграцию и блокируют передвижение людей по привычным дорогам. Ракообразные стремятся к воде, в то время как беженцы без движения ожидают решения на Рождественском острове.

Главный герой фильма – Пон Лин Ли. На протяжении трех лет она работала психотерапевтом для беженцев. Пон Лин Ли в фильме выступает как соавтор, именно ее голос звучит за кадром. Корреспондент Настоящего Времени поговорила с ней на фестивале документального кино в Праге "Единый мир" (Jeden Svět) .

Беженцы и жизнь острова

– По словам режиссера фильма Габриэль Брэйди, это скорее не история одного человека, а портрет места и временного периода. Как на ваш взгляд?

– Да, я бы согласилась с Габриэль, что это не история одного человека, одного персонажа. И в наших разговорах скорее сам остров становился главным героем [фильма] больше, чем кто-либо еще. Так что я думаю, это комбинация историй людей, животных и места. Мне нравился подход Габриэль, потому что он очень близок к стилю моей работы и состоит в том, что множество разных историй сосуществуют. Только в повседневной жизни мы настолько привыкли присваивать значение вещам и считать, что что-то важнее или лучше чего-то другого – что мы начинаем терять осознание того, что все взаимосвязано.

– ​ Как взаимодействуют местные жители с беженцами на Рождественском острове?

– Это очередной результат влияния правительственного курса: ведь, конечно же, ни с кем не советовались о том, строить ли здесь центр для беженцев или нет. Поэтому фактически правительство навязало этот центр. И для людей, живущих здесь, это очень сложный момент: ведь даже если они дружелюбно настроены к приезжающим по-человечески, основа отношения к ним строится на другом факторе: центр становится источником рабочих мест. И местные жители начинают от этого зависеть. Поэтому когда центр для беженцев закрыли, перед ними возник вопрос: "Как мы теперь будем себя кормить?"

Жители Рождественского острова стали создавать новые инициативы. Затем в феврале правительство объявило, что центр открывают заново – ведь, разумеется, они не собирались оставлять этот объект стоимостью в $200 млн просто гнить посреди джунглей. И вновь жители Рождественского острова стали говорить: "Эй! Вы не спрашиваете, что обо всем этом думаем мы".

Так среди местного населения возникает конфликт – но приходит он извне, от правительства. И я думаю, что это одно из проклятий Рождественского острова. Он находится в стратегически важном месте, вдалеке от основного континента, из-за чего эта территория становится очень ценной для правительства. Это значит, что любое местное население, которое будет тут жить, будет зависеть от того курса, который правительство решит вести в его отношении.

Терапия и киносъемка

– ​Как долго вы работали психотерапевтом в этом центре для беженцев?​

– На протяжении трех лет. И четыре года мы работали над фильмом, так что эти два процесса пересеклись по времени.

– ​Как работа над фильмом повлияла на ваш процесс терапии?

– Мне кажется, что в каком-то отношении фильм стал большим даром для меня – как профессионально, так и просто по-человечески. Здесь, на Рождественском острове, жизнь протекала в быстром темпе, и, надо сказать, что истории людей [беженцев] никогда не ранили меня, а напротив – привнесли краски и многообразие в мою жизнь.

Что причиняло мне вред, так это работа в системе. И поскольку каждый день внутри этой системы появлялись все новые сложности, я не была готова переварить все происходящее. Так что получилось, что я как бы накопила эти ощущения внутри себя, чтобы осознать позже. Я обнаружила, что процесс съемок фильма очень помог мне раскрепоститься, разобраться с этими ощущениями и найти новый способ выражения для того, что происходило со мной.

– ​Какое влияние оказывала кинокамера в вашем кабинете на ход терапии?

– Я всегда следовала тому принципу, что терапия идет на первом месте. Это всегда был некий эксперимент. Конечно, мы можем обеспечить максимум безопасности для участников процесса, мы можем говорить с людьми – но на самом деле мы учимся по ходу дела.

Каждый уходил со съемок с чем-то, что он вынес из этого для себя лично. В какой-то степени, сами съемки стали частью терапевтического процесса. В фильм вошли лишь отрывки разговоров, которые мы вели с пациентами, но для меня очень ценно то, что зрители получили возможность как бы принять участие в фильме.

Кроме того, Габриэль старалась адаптировать процесс съемок под особенности проходящей терапии – например, во время сессий наш оператор Майкл снимал с рук и максимально держал дистанцию, насколько это позволяло пространство [кабинета]. Он подготавливал оборудование для записи звука заранее, перед съемкой, а Габриэль не присутствовала в комнате это время – что вообще было исключением в процессе работы над фильмом.

Таким образом мы минимизировали количество людей в комнате. И я помню, что во время этих сессий у меня даже складывалось впечатление, что иногда Майкл как будто задерживал дыхание, чтобы сделать свое присутствие еще менее заметным. Но, в то же время, все участники, включая детей, говорили о том, как сильно на них влияло то, что за ними наблюдали.

– ​Расскажите немного о методе нарративной терапии и почему именно такая терапия, по вашему мнению, хорошо подходит для беженцев?

Как мне кажется, такая терапия была особенно кстати на Рождественском острове, потому что люди там живут в состоянии постоянной неопределенности. И они все еще переживали травму на момент терапии – это не было чем-то из их прошлого, от чего они пытались отойти. Это была их каждодневная реальность, и они пытались поддерживать себя изо дня в день с помощью этой терапии.Это сместило фокус терапевтического подхода от выздоровления на каждодневную поддержку.

Иногда терапия работала, иногда нет. В процессе работы мы начинали по-настоящему осознавать ограничения, которые накладывает терапия – в независимости от того, какой тип терапии вы используете, – ведь если люди не получают социальную справедливость, как можно рассчитывать на то, что они смогут оправиться от своей травмы и наладить жизнь?

На Рождественском острове для меня большое значение приобрела особенная техника [нарративной терапии], в которой используется лоток с песком. Ведь люди в центре для беженцев живут в максимально прописанной реальности. Их жизнь монотонна, а большинство вещей в их обиходе вызывают болезненные воспоминания. Им говорят, что есть, что делать – все очень организовано до мелочей. И, когда им дают лоток с песком, многие реагируют так: "О, я могу создать какие-то изображения".

И это прекрасный момент в терапевтическом процессе: ведь когда люди перемещают вещи в рамках этого лотка, у них есть возможность принимать свои решения. Но, так как это не их повседневная жизнь, часто даже такие решения им принимать непросто. И поэтому часто они говорят: "Можно я дотронусь до песка? Ничего, если я сюда это положу?"

И часть моей работы как терапевта в том, чтобы не выступать в роли кого-то, кто дает разрешение, а, напротив, отойти от этой динамики и дать им пространство для того, что снова ощутить свою силу и возможность принимать собственные решения. И таким образом они становятся авторами своей истории.

Ветер перемен

– ​Какую реакцию вы получили от ваших пациентов, снявшихся в фильме, после того, как он был завершен?

– Сейчас сложно все вспомнить, но их реакция была комбинацией впечатлений от того, что они увидели весь фильм целиком и того, что его показали в кинотеатре, полному залу зрителей. Опять же, этот элемент наблюдения, того, что и сами участники присутствовали при показе. Возможно, им и не удалось лично поговорить со всеми в зале, но они все равно чувствовали реакцию зрителей: люди начинали плакать или смеяться или задерживали дыхания от напряжения.

Для героев фильма это стало очень сильным ощущением: то, что они разделили свой опыт со зрителями в этом кинозале. Не знаю, что бы они сказали о том, какой эффект этот фильм оказал на их повседневную жизнь- ведь они все еще находятся в той же неопределенности, перед ними по прежнему множество трудностей. Но я думаю, что чувство того, что они все вместе поучаствовали в чем-то важном, значило для них, что их опыт не впустую.

– ​6 месяцев назад в законодательстве Австралии произошли изменения, связанные с такими центрами для беженцев [до этого открыто говорить о происходящем в центре его работникам было небезопасно – грозил двухлетний тюремный срок – НВ]. Что повлияло на эту перемену?

– Когда центр убрали с Рождественского острова в другое место на восточном побережье Австралии, тот регион стал намного более вовлечен в ситуацию с центром, потому что происходило постоянное движение медицинских работников между этими двумя точками. Появилось большее сообщество докторов и работников в сфере душевного здоровья, которые начали публично говорить о сложившейся ситуации. Это создало своего рода импульс – и тогда перемена произошла и в Верховном Суде.

Я надеюсь на то, что люди увидят, что границы – это лишь искусственные сооружения, до тех пор, пока мы не начинаем в них участвовать. И лишь тогда эти границы становятся реальными.