2 февраля Мосгорсуд целый день рассматривал вопрос о том, чтобы заменить оппозиционному политику Алексею Навальному условный срок на три с половиной года колонии общего режима по делу "Ив Роше". В предыдущие две недели в десятках городов России прошли две мощные акции протеста в поддержку Навального и против его уголовного преследования. Они совпали с выходом фильма-расследования о "дворце Путина" в Геленджике и раскрытием имен сотрудников ФСБ, которые могли быть причастны к отравлению политика летом 2020 года. Протесты были жестко подавлены полицией и Росгвардией. Более 10 тысяч человек за две недели были задержаны, многие избиты. Также власти отправили под арест по "санитарному делу" более десятка соратников Навального, обвинив их в массовом заражении людей коронавирусом на протестных акциях.
О чем свидетельствует жесткий разгон протестов и стремление Кремля отправить Навального в колонию? Настоящее Время спросило об этом Ирину Прохорову, главного редактора журнала "Новое литературное обозрение".
– Что вы думаете о требованиях ФСИН, которая просит ему заменить условный срок на реальный?
– Что тут обсуждать? Идет классическое судилище, где из пальца высасывают обвинение, которого не существует. И не надо быть каким-то крупным адвокатом и знатоком закона, чтобы не понимать, что это какой-то позорный суд. Человека отравили, он лечился, он предоставил документы о том, что требуется лечение. И вот здесь разыгрывается этот чудовищный спектакль.
Не то чтобы за свою долгую жизнь я в первый раз вижу подобные истории, но к таким вещам привыкнуть нельзя. Как нельзя привыкнуть к холоду – так нельзя привыкнуть и к беззаконию. И это все выстраивается в какую-то отвратительную и в то же время жалкую картину. И это такая дискредитация самой власти, которая призвана соблюдать законы, а она их демонстративно, публично нарушает, а при этом требует от граждан: "Соблюдайте законы".
Что в этой ситуации может быть? Это такое психологическое развращение людей. Если вы сами ничего не соблюдаете, то какое право вы имеете требовать что-нибудь от людей? А потом та же власть жалуется, что люди законы не уважают. Они законы-то уважают, может быть, но эти законы не работают. Еще раз один пример, когда ни в чем не повинного человека пытаются засадить за решетку. Как к этому можно относиться? Только выражать свое возмущение и протест в тех рамках возможностей, которые у нас есть.
– В петиции, под которой вы подписались на сайте change.org, указано, что Алексея Навального удалось вывезти на лечение в Германию лишь благодаря международному давлению на российские власти. Сейчас, если такое давление со стороны других стран на российские власти будет, Навальному это может помочь или нет?
– Трудно сказать. Общественное международное мнение – это важная категория. И сколько бы любая сторона ни изображала, что ей все равно, что о ней думают, – это не так, потому что Россия вовлечена и всегда была вовлечена в международную жизнь. Это не только экономически – это политически и как угодно.
Я гражданин этой страны, я люблю эту страну, и мне чрезвычайно обидна эта история! Потому что волей-неволей, как бы я ни была возмущена, так или иначе на меня смотрят как на представителя страны. И печально, что внутри России мы не можем найти действенные механизмы противостоять беззаконию.
Да, международная поддержка в деле Навального очень важна. Насколько она сработает – я не знаю. А что мы получим? Какое-то усиление санкций – вполне себе возможно. Все это печально. Вчера мы праздновали 90-летие Ельцина. Человек, который начинал реформы и был начальником большой политической и творческой свободы, 30 лет спустя мы сталкиваемся с такими откровенными проявлениями абсолютного беззакония и презрения в каком-то смысле к международному общественному мнению.
С такими вещами играть опасно. Наша страна экономически не в том состоянии, чтобы противопоставлять себя миру, потому что мы зависим от этого мира во всех отношениях. И самое ужасное – это когда не соблюдается декорум. Лицемерие, когда говорится: "Мы показываем, что мы высокоморальные, что мы блюдем законы", – это говорит о том, что у власти есть внутренние рычаги воздействия на общество, во всяком случае есть внутренняя поддержка в обществе. Но вот это ощущение, что уже остаются одни штыки, на которых сидит власть, – это вообще самая неприятная и опасная история. И если уже не притворяются и не прикрываются никакими законами, а попирают их, – это самое опасное, что может быть, мне кажется, в стране. Это страшно, нестабильно, это опасно и непредсказуемо, что будет происходить. Поэтому я возмущаюсь и очень переживаю, очень опасаюсь.
Посмотрите эти бесконечные задержания, сколько людей задержали на акциях протеста. И сейчас, извините за выражение, винтят людей, которые пришли к суду, забирают их. По-моему, 300 с лишним человек арестовали. Но это такое прямое тупое устрашение, которое, с одной стороны, не действует, а с другой стороны, радикализует общество еще больше.
– Вопрос про систему взаимоотношений "государство и народ". В 2019 году в Москве были массовые акции протеста, когда независимых кандидатов не допустили до участия в выборах в Мосгордуму. Тогда люди выходили на протесты, сотни людей были задержаны, арестованы, тогда же появилось так называемое московское дело – дело о протестах в Москве. Скажите, пожалуйста, если сравнивать 2019 год, власть и люди, которые выходили на протесты тогда, и власть сейчас, в 2021 году, и те же люди, которые выходят на протесты. Насколько они поменялись? И вообще отношения между структурами – между властью и народом.
– Это такой процесс, который идет уже довольно долгие годы. Просто то, что было отчасти малочисленно, было скрыто, были какие-то компромиссы. А сейчас в некотором смысле это эпоха такой кристальной прозрачности, все понятно. Чудовищный разрыв между властью и обществом очевиден.
Причем мы можем заметить, что потрясение для самой власти, даже в некотором смысле изумление для самого общества, – это был 2019 год. Там еще лет пять-шесть назад вряд ли можно было бы представить, что люди в таком количестве выйдут протестовать против нечестных выборов в Мосгордуму. Долгое время правовое сознание было на уровне президента. Вот здесь могли бы сталкиваться мнения.
Во-первых, это говорит об эволюции общества, о прогрессе, где идея законности, вообще само понимание демократии как системы институтов избирательности и состязательности становятся каким-то общим местом. Общество уже образовывается.
– А как вы думаете, с чем связано это изменение?
– Люди ведь учатся. Жизненный опыт. Я хочу вам сказать, что все-таки опыт свободы – беспрецедентной свободы 90-х годов и относительной свободы 2000-х – людей изменил. И те же самые люди, которые могут ностальгировать по мифическому Советскому Союзу, вспоминая свою молодость, тем не менее уже давно не советские люди. Вот эта эволюция общества часто происходит незаметно. И мы судим по ней по каким-нибудь хейтерам в соцсетях, которые совершенно, может быть, нехарактерны.
Посмотрите вот эти невероятные демонстрации последнюю неделю, я имею в виду и 23, и 31 [января]: они прошли по всей стране. Конечно, большинство молодых людей – это не школьники, это люди от 30 до 45. То есть это люди, которые выросли, сформировались уже в постсоветское время. Это точно не советское поколение, и у этих людей требования понятные. Это уже не кусок хлеба, это не так называемая безопасность, непонятно от чего, а это разговор о правах граждан. И я бы сказала, что здесь действительно колоссальная эволюция.
А вот что касается системы управления власти, то здесь, к сожалению, идет деградация. Это такая попытка ресоветизации, тотального контроля, абсолютный тупик. И эта вся показная жестокость – это же чувство бессилия, о чем правильно говорят, потому что апеллировать к обществу не с чем. Остается просто винтить в надежде, что народ испугается. А народ не очень пугается, хотя, конечно, это страшно опасно. Я очень переживаю за молодых людей, и не только молодых, которых сейчас судят, сажают на 10-12 суток, увольняют за ретвиты, как мы знаем – безобразные истории Высшей школы экономики и так далее. Все это позорно и в каком-то смысле жалко.
– Вы сказали про компромиссы. Вы считаете, что власти России сейчас не готовы идти на компромисс с обществом?
– Пока, к сожалению, я этого не вижу. В той структуре авторитарной и тоталитарной системы, традиция которых сильна, уже об этом сто раз писали, что они воспринимают компромисс с обществом как слабость, хотя компромисс – это главное достоинство реального политика, настоящей политики. Что такое компромисс? Это понимание запросов общества, их требований. Ну изменились люди, они – не "совки". И то, простите, советские люди в конце 80-х показали, что они, в общем, тоже думают о свободе и не побоялись выйти к Белому дому и на площади других городов, хотя тоталитарная система была страшной, уж запугиваний там было значительно больше, чем здесь и сейчас.
Если люди выходят на улицы – надо к этому прислушаться и понять, возможно, здесь где-то уступить ради той самой стабильности, о которой так все говорят. Чем больше закручиваются гайки, как мы прекрасно понимаем, тем опаснее и сильнее может быть социальный взрыв.
Печально, что все эти рычаги компромиссов, которые раньше худо-бедно работали, власть все-таки отступала, когда видела возмущение. Вот раз такие каналы с обществом разрываются, это приводит всегда к печальным последствиям. Если власть так боится революции и социальных возмущений, может быть, где-то уступить обществу, которое не хочет загоняться в старой клетке и сидеть там тихо. Люди изменились, извольте с этим считаться.
