Картина "Блажь" – снятый на пленку полнометражный дебют в художественном кино документалиста Ильи Поволоцкого ("Северяне", "Пена", "Грязь").
Это фильм-путешествие и история взросления. Главные герои фильма – безымянные отец (Гела Читава – звезда "Шультеса" Бакура Бакурадзе) и дочь (юная Мария Лукьянова) живут в маленьком красном полуразвалившемся фургоне. Из Кабардино-Балкарии они неторопливо путешествуют на север, к Баренцеву морю. Больше 10 лет они разъезжают по России, промышляя продажей дальнобойщикам DVD с порно и показами российского кино под открытым небом в маленьких, лишенных кинотеатров поселках.
На крыше их фургона прикреплен кинопроектор, сбоку самодельный душ и полевая кухня, а внутри стены обвешаны полароидными снимками авторства дочери. Она снимает все, что кажется ей интересным на пути: дорожную секс-работницу, детей, играющих в футбол, юного геодезиста, гонки в калмыкской пустыне, метеорологическую станцию – и увозит все это с собой в виде фотографий. Еще один важный пассажир в этом фильме – мать, а вернее урна с ее прахом, который семья никак не может отпустить.
Премьера "Блажи" состоялась в этом году в Каннах на "Двухнедельнике режиссеров". Фильм стал единственной картиной конкурса из России. Снятая без поддержи российского государства, независимая "Блажь" с успехом путешествует по кинофестивалям и уже была показана в Салониках, Сан-Себастьяне, Стокгольме, Лиссабоне и Турине. За день до победы в Венеции картина получила приз за режиссуру на кинофестивале авторского кино в Белграде.
Мы поговорили с режиссером о работе над фильмом и о сказках.
– Вы занимались документальным кино, и довольно успешно. Почему вы решили переключиться на художественное?
– Ну, честно говоря, я вообще не верю в границу между художественным и документальным кино. Мне кажется, язык кинематографа в принципе художественный, а уж игровой или не игровой… Каждый автор сам решает, в какой языковой зоне ему комфортнее, интереснее работать. Меня интересует как раз зона столкновения этих двух сред, игровой и неигровой. И поэтому в "Блажи" в том числе большое количество неигрового языка и документальной среды, документальных героев, которые играют сами себя. Это скорее какой-то синтез в зоне столкновения этих языковых сред.
– Как родилась идея? И почему свой первый фильм вы решили снять в жанре истории взросления в дороге?
– Сама по себе идея была со мной давно. Я уже не могу вспомнить, когда она появилась. Я имею в виду, идея о путешествии двоих людей. История о движении. Или об отсутствии движения в движении. Но она оформилась в "Блажь" во время пандемии, когда мы все вместе со своими очень близкими людьми оказались заперты в этих узких, тесных, душных пространствах наших квартир. И, честно говоря, как мне кажется, далеко не все с этим сразу научились справляться.
Удивительный парадокс, как порой близкие люди, находясь так близко друг от друга, не находят слов для того, чтобы открыто объясниться о чем-то действительно важном, нужном! И так у меня родилась эта парадоксальная концепция о путешествии двоих очень близких друг для друга людей – собственно, единственно близких друг другу на всей планете – в этой железной коробке по дрейфующей, огромной, пестрой, очень разной и противоречивой российской действительности. Путешествие в момент пика естественно назревшего конфликта между ними, в период взросления главной героини. В конфликте, который не может быть разрешен ни в этой удушливой тишине, ни криком или скандалом. Но, как известно, все конфликты, которые мы не разрешаем сами, жизнь всегда найдет способ заставить нас разрешить. Поэтому моя картина – реакция на то, что происходило с нами в момент пандемии. Снята она осенью 2021 года.
– Интересно, что на английский вы перевели "Блажь" как "Grace". У зарубежного зрителя вряд ли в первую очередь возникает значение слова grace как каприза, блажи, как у русскоговорящего человека, а скорее возникает определение "благодать, милость, светлость". Что вы имели в виду, когда называли свою картину?
– Для меня в первую очередь и была важна эта смысловая сложность и игра смыслов в одном очень емком и очень красивом на самом деле слове – "блажь". Потому что, с одной стороны, это, конечно, прихоть и каприз. И всем нам это слово известно. Во всяком случае, мне кажется, людям моего поколения и старше известно из детства, когда про какую-то свою выходку ты мог услышать от родителей: блажь. А с другой стороны, "блажь" и "блаженный" – это, конечно, про людей юродивых, почти святых, не таких, как окружающий мир, изнутри светлых. И в этом смысле группа последовательных синонимов приводит нас и к красоте, и к святости, и к внутреннему свету и так далее. В этом и заключается, мне кажется, концепция нашего фильма. Потому что, с одной стороны, путь обретения взрослости, или так называемая инициация, – это путь всегда травмирующий, хоть он и заканчивается обретением внутренней силы. Во всяком случае, в нашей истории это было для меня очень важно.
А с другой стороны, конечно, картина повествует о людях не таких, как все, о других, со всеми своими странностями, неустроенностью, но, может быть, единственно свободных. Поэтому вся эта полифония смыслов была для меня важна, и нам в некотором смысле повезло, что в русском языке есть это замечательное слово. А вот сложности с его переводом возникают для нас на каждой территории вновь и вновь. И приходится выбирать в зависимости от того, в каком контексте мы работаем: в английском языке, во французском, в сербском, в японском и так далее. Чаще мы отталкиваемся, конечно, от природы героини, поэтому, когда мы выбирали Grace как международное название, мы его связывали с природой трансформации героини и относили это слово к ней, к тому, что с ней происходит, потому что в ней я этот свет и вижу.
– Вы на фестивале говорили, что держали в голове расхожий сюжет из восточноевропейской сказки, с разницей в том, что вместо Иванушки-дурачка у вас обряд инициации проходит Маша, которая умная и свободная. И в этом смысле вы совершили довольно интересный феминистский поворот. Она и правда оказывается самой мудрой, особенно когда мужчины вокруг нее предстают в абсолютно неприглядном виде. Почему вы решили сделать такой поворот?
– Очень большой вопрос. Ну, во-первых, давайте разберемся с тем, что я, признаюсь, не сторонник ярлыков и таких очень оценочных слов в разворотах. Меня волнует история. Художники и авторы существуют вне гендера, честно говоря. И отталкиваются от того, кто их главный герой и каков его трек развития в конкретной истории. Но меня действительно волновало использование, с одной стороны, лекал восточноевропейской сказочной традиции, притчевой традиции. С другой стороны, мы, говоря про антологию сказок и антропологию, в целом говорим, что сказка или некоторый, скажем, ее базовый элемент – это что-то, отзывающееся в современном обществе. И мне кажется, что это общество давно эволюционировало и перестало соответствовать той канонической сказке. И мне было важно, наверное, зафиксировать для себя, используя все базовые элементы языка, но попытаться поговорить этим языком о том, что сегодня важно, что сегодня актуально, что сегодня соответствует жизни.
И поэтому, наверное, здесь для меня не возникает никакого конфликта или вызова. Это всего лишь запечатлевание того, что в жизни действительно существует. И меня, как человека, участвующего в этой жизни сегодня, а не рефлексирующего о прошлом, это волнует. И поколенческий конфликт, на самом деле, здесь как бы существует естественным образом. Это отдаление взрослых от молодых как будто бы в социальной психологии кажется естественным, но вот только отдаление в нашем обществе приобрело какие-то размеры пропасти. И мне казалось важным как раз об этом говорить.
Что касается инфантилизма мужских персонажей, ну тут, наверное, много личного. Мне кажется, что инфантильность вообще свойственна, и классическому, я имею в виду, нашему мужскому герою в культуре последних ста лет. И, честно говоря, и нам самим свойственно. Я часто подмечаю, что мы, в общем, наследники какой-то этой инфантильной традиции русского интеллигента.
– У вас в фильме интересный микс кинореференсов. Герои едут из Кабардино-Балкарии, и мы сразу вспоминаем Сокуровскую школу (фильмы "Теснота" Балагова, "Разжимая Кулаки" Коваленко – НВ), приезжают на Кольский полуостров, и мы вспоминаем Звягинцева ("Левиафан"), главную роль играет Гела Читава из "Шультеса" Бакура Бакурадзе, и крутят они в своем кинотеатре фильм "Верность" Нигины Сайфулаевой. Получается такая энциклопедия российского кино последних 20 лет.
– Да, вы еще Балабанова забыли.
– Конечно, Балабанов – это самое главное. И понятно, почему его показывают в фильме. Из него вообще все вышло. В связи с этим два вопроса. Почему вы выбрали именно такой маршрут путешествия? И почему вы выбрали именно "Верность" Сайфулаевой?
– "Брат" Балабанова – это выбор отца и его поколения. В некотором смысле застрявших в этой травме 90-х. Нисколько ее не умаляя, но, в общем, мы видим, что происходит и сегодня. Поэтому то изображение, которое она предпочитает поставить, это, собственно, девушка на берегу моря посреди холодного леса в Карелии (кадр из фильма "Верность" Сайфулаевой – НВ). Для нас тут важнее, что она с отцом коммуницирует языком своего, нового, другого кино. Иными словами, "Брат-1", или "Брат-2", или в принципе другой фильм того поколения, и с ее стороны, я не знаю, фильм Филиппа Юрьева, или Киры Коваленко, или Нигины Сайфулаевой, не столь принципиально. Это часть языка взаимодействия героев через образы, которые они выбирают для трансляции на экране. Я, безусловно, благодарен коллегам, которые, как вы понимаете, дали нам права показывать эти картины.
А что касается маршрута, я, честно говоря, никогда не думал в контексте того, что мы двигаемся от школы Сокурова к Звягинцеву. Это не то, что мы планировали. Нет. Мы двигаемся, конечно, в первую очередь географически, логистически и сюжетно. И что для меня интересно, конечно, это движение от залитых солнцем склонов чудесных гор через степь, через выжженную пустыню, через холодный карельский лес к практически обезлюдевшей и местами безжизненной, я имею в виду с точки зрения человеческого бытования тундре. Это, наверное, с одной стороны, соответствующая конструкция сказки, движение как бы за огненную реку, в потусторонний мир, для того чтобы что-то там обрести и инициироваться, встретиться со своим главным страхом, или совершить свой первый выбор, или спасти себя, кого-то.
А с другой стороны, в гораздо более упрощенной форме, это визуальная метафора взросления. Самого по себе движения из детства, в сторону рефлексирующего и вдруг начинающего осознавать, что в действительности вокруг тебя происходит, взрослого человека. Еще маршрут был обусловлен тем, что мы в действительности можем или не можем. То есть, если бы географически и логистически это было возможно, начинали мы бы на Урале. Но, находясь в тех стесненных обстоятельствах, в которых мы были, мы выбрали двигаться с юга на север. Мы снимали с оператором Николаем Желудовичем и на Кавказе, и очень много времени снимали на Кольском полуострове. Моя предыдущая картина снята там. Поэтому в этом смысле никакого апеллирования к школам или конкретным российским режиссерам в этом маршруте нет.
