Журналистка Татаро-башкирской службы Радио Свобода Алсу Курмашева и ее супруг, директор Настоящего Времени Павел Буторин дали большое интервью Радио Свобода. Они рассказали об обмене заключенными, который Россия и страны Запада провели 1 августа и в рамках которого Алсу была освобождена. Курмашева, у которой есть гражданство России и США, провела в заключении в России 288 дней после того, как приехала навестить мать и стала фигуранткой дел о несообщении о себе как об "иностранном агенте", а затем и о распространении "военных фейков" о войне в Украине. По последнему делу ее приговорили в России к 6,5 годам колонии.
– Алсу, как замечательно видеть тебя. Ты сейчас в Техасе, восстанавливаешься после нескольких длинных и довольно эмоциональных дней. Расскажи, как ты себя чувствуешь?
Алсу: Спасибо. Я счастлива. Я в порядке. Я наконец-то в надежных руках. Я получаю базовую профессиональную медицинскую помощь, которой я была лишена месяцами. Ко мне наконец-то снова относятся как к человеку – после этого года заключения и этого ужасного, ужасного испытания. Теперь я в порядке.
– Мы смотрели видео твоего прибытия на авиабазу Эндрюс вблизи Вашингтона, как тебя встречали президент Байден и вице-президент Харрис, и потом, конечно, наблюдали твое счастливое воссоединение с Павлом и дочерьми. Честно: это видео заставило меня прослезиться. Опиши этот момент: что он значил для тебя как для матери, как для родителя, жены? Что значило быть разделенной с ними всеми больше года, а потом выйти из самолета и увидеть их, а потом бежать, чтобы обнять их в реальности?
Алсу: Это был момент, который я представляла себе месяцами. Я ясно могла видеть в своих мечтах, как это будет. Но реальность превзошла мои ожидания. Конечно, это был счастливейший момент.
Но пока он не настал, я не могла поверить, что это происходит. Потому что угодно могло пойти не так, что угодно, и сама процедура, и я…
Все происходящее держалось в тайне. Я не знала, кто везет меня, куда, когда и почему. И после того, как в следствии по моему делу месяцами ничего не происходило, это случилось. Я действительно поверила, что это чудо случилось, только после того, как я обняла своего мужа и своих детей. И с тех пор мы постоянно обнимаемся.
Павел: И на нашей стороне тоже, было много неопределенности в дни, которые предшествовали обмену. Я держался подальше от социальных сетей, от неподтвержденных сообщений. И даже заходя в Белый дом в четверг утром… даже когда я увидел другие семьи [заключенных], которые заходили туда, и мы все обнялись и поздравили друг друга, я все равно не был уверен, что это произойдет в тот же самый день.
И потом, уже в Овальном кабинете, президент Байден объявил нам. И мне все равно сложно было в это поверить. Много вещей стали сюрпризом в тот день, включая телефонный звонок с президентского стола в Овальном кабинете. И мы были так счастливы услышать голос Алсу после многих месяцев без связи с ней.
– Алсу, твое возвращение в свободный мир, в Соединенные Штаты, включало, если я не ошибаюсь, возможность наслаждаться авокадо. Есть ли еще вещи, которые доставили тебе радость и про которые ты, может быть, не осознавала, что тебе их не хватало?
– Алсу: Это очень забавно. Я не знала, что меня снимают, когда я пробовала свой первый авокадо (после выхода на свободу). Но, конечно, не авокадо мне хотелось в тюрьме – хотя на вкус они замечательные, потому что мы в Техасе.
Но, знаешь, свой первый стакан чистой воды, который я выпила в самолете из Анкары до базы Эндрюс, – я мечтала об этом стакане воды. Мой первый чистый и долгий душ в отеле. Мой первый сон в приличной кровати. И прошло всего несколько дней, да? Я потеряла счет. Я все еще делаю многое впервые.
Этим утром я впервые прогулялась одна, без наблюдения, без надзора, без того, чтобы кто-то меня куда-то вел. Я не думала, что это будет так тяжело. В тюрьме я чувствовала себя сильной, я думала, что я в порядке. Но мне очевидно, нужно время, чтобы пережить все это, то, что происходит и, что важнее, что происходило.
Павел: И мы здесь, с Алсу, я сам и девочки, мы рады возможности помочь ей снова интегрироваться в свободный мир после многих месяцев несправедливого и неправомерного заключения. Это будет непростой процесс, Алсу сейчас восстанавливается, мы помогаем ей на этом пути. Но мы в порядке. Наконец-то она в надежных руках. Наконец-то она окружена любовью.
Многие месяцы Алсу была лишена элементарного человеческого достоинства. Это позади. Теперь этот кошмар закончился. Мы просыпаемся от этого кошмара. Я рад, что все получилось, и это получится и для других журналистов из Радио Свободная Европа, которые несправедливо находятся в заключении в Беларуси и оккупированном Россией Крыму.
– Алсу, я хочу спросить тебя о том моменте, когда у тебя возникло подозрение, был намек, что что-то происходит, что тебя могут выпустить на свободу. Это было в Казани, где ты большую часть срока провела в женской колонии, или когда тебя уже увезли в Москву?
Алсу: Как я говорила, была долгая зима без какой-либо информации, без [движения по моему] делу, холодная зима. Весна пришла, и все равно ничего не происходило. И тут внезапно суды начали ускоряться, и это был признак того, что что-то может происходить. Я узнала, что суды над Эваном [Гершковичем] происходят в те же дни, что и мой, и я подумала, что это может быть знак.
Потом снова некоторое время было тихо. И меня увезли из тюрьмы в Казани какое-то другое место, в “столыпинском” вагоне, в тюремном поезде. Мне сказали, что везут меня в противоположном направлении от Москвы. Но опять же, у меня была надежда, хотя я была готова ко всему.
Поездка до Москвы заняла три дня и в последний день я узнала, что меня везут в Москву, и снова у меня была надежда. И потом в Москве меня снова поместили в тюрьму и никто не сказал мне, сколько я там пробуду. Вот так эта ситуация развивалась.
Я всегда верила в обмен, я знала что мы работаем над этим шаг за шагом, медленными, аккуратными шагами, но это была моя единственная надежда. Иначе тюремное заключение сроком на шесть с половиной лет для журналистки, для женщины, – это абсурдный приговор.
– Был ли в этом процессе обмена момент, когда ты думала, что это может быть уловкой, или что тюремное начальство или ФСБ играют с тобой, оказывая на тебя психологическое давление, или что-то в этом роде?
Алсу: Я была под огромным психологическим давлением все последние 10 месяцев. Так что я не думала об этом, не думала. Была только моя надежда, моя надежда помогала мне пройти через это. Нет, я не думала…я не могу сказать, что я доверяла, это неправильное слово, но я очень верила и надеялась.
– Очевидно, что ты сейчас очень рада воссоединению с семьей, рада свободе. А как насчет других эмоций? Ты злишься? Чувствуешь ли ты, что злишься из-за того, что российское государство отняло у тебя, из твоей жизни, у твоей семьи эти 9 месяцев?
Алсу: Определенно, я не чувствую сейчас гнева. Я не злюсь. Я никого не ненавижу. Я чувствую сожаление. Я сочувствую, что людям пришлось делать ту работу, которую они делали, этим судьям, следователям, офицерам, охранникам. На самом деле нет, нет никакого гнева.
Мне надо наверстать упущенное в мире сейчас. Мне нужно пересмотреть столько видео, которые моя семья сделала для меня, пока меня не было. Мне нужно узнать новую музыку, новости, книги, фильмы, и так далее. Да, это время было украдено у меня, и никто, никто не вернет тот год мне и моей семье. Но мы наверстаем упущенное. Произошедшее сделало меня сильнее, это сделало нашу семью сильнее. Так что никакого гнева. Я никого не ненавижу.
– Павел, позволь обратиться к тебе с последним вопросом. Сказать, что эти недели, дни [перед обменом] были эмоциональными американскими горками – даже это серьезное преуменьшение. Опиши нам, что ты чувствуешь сейчас? Что проносится у тебя в голове в предрассветные часы, когда ты лежишь без сна в постели?
Павел: Мне теперь нужно приспосабливаться к новой жизни без необходимости первым делом утром проверять социальные сети или сообщения от адвокатов Алсу. Так что я чувствую большое облегчение, честно. Но также я с нетерпением жду этого нового этапа, который поможет нам вернуться к нормальной жизни.
Эти несколько дней были очень эмоциональными. На самом деле я все еще переживаю то, что случилось, я до сих пор не могу поверить, что мы через все это прошли. Знаете, мы были в Овальном кабинете, мои дети встретились с президентом Байденом и вице-президентом Харрис. Они просто болтали без пиетета к их должностям. Потом президент Байден лично провел нам всем экскурсию по Белому Дому. Это было удивительно. Поэтому я все еще переживаю то, что только что случилось.
Но, что важнее, мы все счастливы. Очевидно, что это даже мягко сказано. Сказать, что мы счастливы, что Алсу вернулась – это не сказать ничего. Алсу ничего плохого не сделала. Она не преступница. Весь мир знает, что она не заслуживала быть там. Наша семья не заслуживала того, чтобы проходить через это. Ни одна семья не должна проходить через такие вещи, и особенно семьи журналистов. Журналистика – это не преступление. Алсу не преступница. Я рада, что она вернулась.
Алсу: Я рада вернуться. Я рада, что я сейчас со своими детьми. Я буду нормальной мамой. Я буду заботиться о своей семье.
Я сейчас с нетерпением жду того, чтобы начать решать обычные проблемы, например возвращение [детей] в школу, я действительно хочу этим заняться. Потратить некоторое время на то, чтобы узнать, что происходило вокруг моего дела. Чем больше я знаю, чем больше я понимаю. Это удивительно.
Я благодарю всю мою адвокатскую группу, правительство США, членов Конгресса, Комитет по защите журналистов, моих коллег из Радио Свободная Европа, правозащитные организации. Информации было так мало, информация, которую я получала, была очень ограничена. Я не имела представления о масштабах кампании, которая касалась меня и других журналистов. Спасибо вам большое. Я правда это ценю, это замечательно. Я персонально скажу спасибо всем.
Павел: Алсу надо поблагодарить множество людей, много с кем встретиться. Она даже не знает, как много людей трудились над этим по обе стороны Атлантики. Но, говоря о детях, я должен поблагодарить своих детей, потому что они действительно стали лучшими защитниками, лучшими спикерами в кампании за освобождение Алсу. Алсу не только увидела, что они выросли [за время ее отсутствия], но она также увидела, что они повзрослели. И они стали лучше понимать свои права как американцев и как свободных людей.
