Поэтесса Динара Расулева большую часть жизни писала стихи на русском языке. После отъезда из Татарстана и эмиграции в Берлин в 2014 году она все чаще начала задумываться о своей национальной идентичности и предприняла первые попытки возвращения родного языка. Сейчас Динара пишет стихи на татарском и многоязычные произведения в рамках поэтического исследования lostlingual, пишет тексты для совместного с Allapopp музыкального электронного проекта TATAR KYZ:LAR и чаще использует язык в жизни. Idel.Реалии поговорили с Расулевой о проектах по сохранению татарского языка.

– Вы уехали в Берлин около восьми лет назад. Поменялось ли ваше отношение к татарскому языку и культуре, становится ли национальная идентичность для вас и для татар в целом в эмиграции важнее?

– Я могу отвечать только за себя. Лично для меня переосмысление своей идентичности и сферы использования родного языка началось тогда, когда я приехала в Берлин. Я всю жизнь писала поэзию на русском языке: когда в начальной школе я начала писать детские повести о приключениях своего кота в космосе, передо мной не стоял выбор, на каком языке писать – письмо было социальным, потому что мы писали вместе с моей подругой. И естественным образом я начала писать на русском. Несмотря на то, что дома я говорила по-татарски, с подругами и одноклассниками мы говорили только по-русски – даже с теми, чей родной тоже был татарский.

Татарский казался мне языком, уместным только в одном пространстве – дома и в деревне с родными, потому что именно так жизнь разделила языковые сферы. Вне дома говорить вслух по-татарски при подругах мне было стыдно – и непонятно, откуда этот стыд взялся, ведь мои родители прививали любовь к родному языку.

После эмиграции я постепенно стала вставлять в свои русскоязычные тексты татарские фразы, связанные с детскими и семейными воспоминаниями. Пыталась переводить пару текстов с русского, что далось трудно – мой уровень русского языка был гораздо выше татарского. Помню, как я впервые со сцены прочитала строчку на родном языке, она вынырнула из текста неожиданно, и я поняла, что у меня больше нет этого стыда – говорить на татарском вне семьи. Так татарский вышел за границы родительской кухни.

В какой-то момент мои отношения с татарским выросли в проект lostlingual – исследование того, как татарский терялся и замещался другими языками, возвращение его через экспериментальную транслингвальную поэзию. Поэзия – это прекрасный инструмент, позволяющий писать на любом уровне языка. Для этого существует экспериментальная, исследовательская, абстрактная, визуальная и аудиопоэзия. Первые мои тексты были совсем короткими, простыми, татарского в них было мало, как и в жизни. За два года проекта татарский стал разрастаться и занимать все больше пространства.

Насколько хорошо я говорю – зависит от темы разговора. Я говорю на татарском с детства и никогда не переставала говорить. Просто всю жизнь это были разговоры на бытовые темы с моей семьей, и с потерей семьи даже этого становилось все меньше и меньше. Когда я начинала читать газету, новости, например, Азатлык Радиосы или книгу, я понимала, что многие слова мне не знакомы. Мы не употребляли их дома, поэтому я их не знаю. Папа говорил на татарском почти всегда, но переходил на русский, если говорил о политике. Таким образом, мой татарский остался на уровне семилетнего ребенка.

Я помню, как Марсэль Ганеев позвал меня на свой подкаст Tatar Identity. Это подкаст на татарском, но Марсэль сказал, что при необходимости мы можем перейти на русский или английский. Я была уверена, что так и будет, что моего татарского не хватит. Но так получилось, что мы полтора часа проговорили на татарском безостановочно. Конечно, я замещала некоторые забытые слова на более простые или слова на другом языке, и потом еще несколько дней они вспоминались, всплывали у меня в голове.

Мы попрощались, и я поехала на встречу на велосипеде. И у меня мысли переключились на татарский – наверное, впервые с детства! Было ощущение, что я существую в каком-то параллельном мире, в другой реальности – настолько, что я боялась попасть в аварию и ехала особенно осторожно. Потом, когда я начала разговаривать с подругами и коллегами на английском и русском, мысли снова переключились.

Мой татарский – неидеальный, не академический, не какой-то сложный и витиеватый. И тем не менее он имеет право быть услышанным. Потому что это тот язык, на котором со мной говорила моя әбика (с татарского – бабушка).

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:

Анализируй этно. Как татары сохраняют и развивают свою культуру

– Насколько сложно вам дается писать стихи на татарском?

– У меня было три подхода к этому. Сначала я просто включала татарские фразы в русскоязычные тексты. Это был естественный процесс, потому что мои тексты автобиографичны и часто в них попадали фразы из детства. Это был первый этап. Потом я пробовала перевести что-то на татарский, но это оказалось так сложно, что я работала со словарем и не до конца понимала получившийся текст.

В 2020-м я задалась вопросом, почему я пишу на русском? В тот же год я начала писать роман и выбрала для него английский как язык эмиграции. На русском не хотела – тогда еще не полностью понимая почему, – а на татарском не могла.

А в 2022 году ко мне перестали приходить стихи. Я не писала больше полугода. Было большое внутреннее онемение и немота после 24 февраля [2022 года]. Мне казалось неуместным писать вообще что бы то ни было. И вдруг спустя полгода ко мне пришел первый текст на татарском: очень простой и абстрактный, построенный на звуках и их музыке. Мне кажется, что, в отличие от русского, татарский язык очень музыкальный, и из него можно выстраивать крутые звуковые мозаики. Выражать смыслы через звучание. И вот тогда начался мой проект lostlingual. Я просто писала на том уровне татарского, который знаю. Без словаря. Замещала слова, которые были забыты, утеряны, языками, которые их заместили в течение жизни. Получалась мультилингвальная абстрактная визуальная и звуковая поэзия – так я раньше не писала.

Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что писать на татарском для меня – это несложно. Это очень увлекательно, очень интересно. Это не просто поэзия – это эксперимент, который отображает, как за годы минимального использования языка он менялся и мутировал в моей голове, как он забывался. Например, в первых текстах я использовала несуществующие слова, которые хранились в моей голове и имели значения. Узнала это от друзей, которые хорошо знают язык, и намеренно оставила такие элементы в стихотворениях как свидетельство того, как язык за время ограниченного использования не только забывается, но и мутирует, преображается.

Я всю жизнь думала, что у меня врожденная грамотность, потому что пишу грамотно и на английском, и на русском, даже не зная правил. Но в первых своих текстах на татарском я делала очень много ошибок. "Почему так?" – подумала я. И поняла, что это не врожденная грамотность, а начитанность: я просто много читала на русском и английском, а на татарском – почти ничего. Из-за этого слова сидят в голове только в устной форме, и голова как бы сама придумала, как они пишутся.

Но главное открытие – пока я два года писала, писала и писала, не учила специально язык, он все вспоминался и вспоминался. И мои стихи становились сложнее и объемнее. Я долго боялась писать на татарском, потому что это казалось невозможным на моем уровне владения. Но поэзия очень гибка и может быть разной, не только многословной и "классической". Экспериментальность в поэзии – это смелость исследовать новое для себя, раздвигать границы.

В моих текстах буквы и слова рисуют узоры на страницах, при прочтении вслух звучат музыкой и так создают образы и смыслы. Многое в проекте lostlingual состоит из такой визуально-звуковой части и автокомментариев, которые объясняют значение тем, кто, может быть, не так хорошо понимает татарский.

Ну и еще одна важная вещь – многие мои тексты все еще мультилингвальные, а не 100% татарские. Я думаю, это хорошо отражает мою лингвистическую реальность: каждый день я использую четыре языка – и татарский, наверное, пока, к сожалению, меньше остальных. И поэтому транслингвальная поэзия – это метод письма, который подходит моей жизни, моей истории, моему опыту.

– Какие инициативы по поддержке, защите и развитию татарского языка и татарской культуры вам нравятся? Что бы вы могли посоветовать из тематических проектов?

– Есть классный подкаст Tatar Identity, его делает мой друг Марсэль Ганеев. Они приглашают разных гостей и обсуждают язык и татарскую идентичность. Не всегда это татары и татарки, но всегда – люди, связанные с языком. Еще мне очень нравятся мемы на татарском языке, например "Кара Дуслар" и "Че гуглит татар кызы": их делает Динара Зиннатова.

Мне кажется, через мемы идет очень активное погружение в язык. И это легкий уровень. Мемы – это то, что окружает нас ежедневно, язык мемов – это язык подростков и язык дружбы. Многие из нас привыкли читать интернет и СМИ на русском или английском, поэтому важно вводить татарский в ежедневное чтение новостей и просмотр мемов. Я и сама начала постить инстаграм-сторис на татарском.

Еще сейчас очень много музыкантов и музыканток, которые делают огромный вклад в татарскую культуру. Музыка – это тоже один из путей сохранения языка. Важно, чтобы музыка была разных жанров, в моем детстве на татарском пела только эстрада – и для неформального подростка это было неактуально. С тех пор появился татарский рок, рэп, инди, что хочешь – и это круто. У меня на Spotify есть целый плейлист с татароязычной музыкой, и я вижу, что ее становится все больше. Мои любимые – УСАЛ (Назим Исмагилов), Qaynar, Gauga, Zulya, Taraf и, конечно, АИГЕЛ и икона Супералиса.

Много важного делают языковые активисты, например Булат Шәйми, который ведет свой канал на YouTube про татарский язык. Недавно начала слушать подкаст Лейлы Лерон и Yummy Music Кайнатма и нашла еще такой невероятный канал, который ведет Миләүшә.

– Насколько сложно полностью с нуля выучить татарский?

– Мне кажется, тут важно понимать, о ком речь. Разные подходы для татар, у которых с детства есть какие-то воспоминания и корни, и для тех, кому татарский – иностранный язык. Те, у кого есть связь с языком через детство, через колыбельные, сказки, считалочки, могут много писать, читать, слушать и постепенно возвращать язык через простые практики. Это именно то, что делаю я: если я буду учить татарский целенаправленно, получается, это ставит меня в положение "иностранца". Поэтому я его не учу, а возвращаю.

– Какие языковые проекты вы могли бы посоветовать тем, кто хочет учить татарский?

– Могу посоветовать канал Learn Tatar, его ведет Aygöl. Там учат татарскому на английском, используют латинскую письменность, и Татар Теле, его ведут те же Булат Шәйми и Марсэль Ганеев. Я подписана на "Әйдә! Онлайн", но у меня выключены уведомления: иногда я его открываю и читаю слова, но следить за всеми постами мне сложно. Мне больше подходит канал, на котором публикуют одно или несколько новых слов в день, посмотреть их займет буквально минуту. Например, Татарский Словарь. А "Әйдә! Онлайн" больше подойдет тем, кому нравятся очень разные типы информации.

– Могут ли искусство и поэзия спасти язык и культуру?

– Искусство – это и есть часть культуры, причем огромная. Почему в моем детстве, в школьном возрасте язык начал от меня отдаляться? Потому что не хватало именно подростковой культуры на татарском. Переводов классных подростковых книг, мультфильмов, сериалов. Все начинается именно с массовой культуры. Те же самые мемы, песни. Подросток живет в собственном мире. И если в этом мире все на русском, то татарский язык так и остается на родительской кухне.

Это один уровень культуры. Другой – литература. Когда я училась в школе в татарской группе и у нас была татарская литература, нам не давали никаких текстов современных авторов и писательниц. Заставляли читать то, что подростку вообще неинтересно. Поэтому у меня не сформировалось никакого интереса к татароязычной прозе и поэзии. При этом уроки русской литературы строились на том же, но нам давали много современной подростковой литературы для внеклассного чтения. Если бы многотомники Кира Булычева были переведены на татарский, мое детство прошло бы совсем иначе. Мой папа иногда переводил книги с русского на татарский в уме, когда читал мне вслух. Существование современной и интересной литературы для разного возраста – очень важно.

Важно, чтобы она была разнообразной – как автофикшн-романы, так и феминистские эссе, как детские сказки, так и подростковые детективы и фантастика, как авангардная поэзия, так и деколониальные исследования.

Театр… Я в детстве ходила в театр Камала, там работала моя әбика, я его очень любила. Но это был классический театр с классическими постановками. Очень круто, что в Казани теперь есть театр "МОҢ". Они делают двуязычные, иммерсивные и экспериментальные постановки. И на татарском, и на русском о татарском языке и культуре.

– Повлияла ли война в Украине на татар в Татарстане и в эмиграции?

– Я думаю, повлияла. Как минимум на меня: это был какой-то толчок. Вы помните ведь, что одной из причин, которой российские власти оправдывали военную агрессию, была якобы "дискриминация русского языка в некоторых регионах Украины". Что абсолютный бред, потому что Украина занималась важным делом – сохранением своего украинского языка.

Так или иначе, после начала полномасштабной войны мои подруги, знакомые из Украины, которые до этого говорили на русском, начали переосознавать важность сохранения своего языка, своей культуры и переходить на украинский. Кого-то просто начал триггерить русский язык.

Многие мои знакомые представительницы коренных народов начали переосмыслять стыд – за свой язык, имя (кого-то дразнили за имена, сложные для русского слуха и языка, и они всю жизнь использовали русские имена, и вот перестали), переосознавать внутреннюю потребность ассимилироваться среди русских, русифицировать себя под давлением государственного дискурса.

Но есть и люди с другим опытом – не познавшие этот стыд и дихотомию "русский – интеллектуальный, татарский – деревенский". Сейчас интересно сравнивать наш опыт и разницу в развитии самоидентификации; часто это люди не из Казани, а из более маленьких городов и деревень. Например, с Айгель [Гайсиной] у нас этот опыт различается, и она гораздо лучше сохранила язык.

Я шла к этому постепенно, но в 2022 году осознала, что я писала все на русском, огромное количество текстов, литературы, тогда как мой родной язык – татарский, и на нем написано гораздо меньше. Почему я столько вложила в русскоязычную культуру, которая и без этого огромна и разнообразна? Татароязычная культура по сравнению с ней – песчинка. И как можно требовать развития культуры, когда сама в нее не вкладываешься?

Это касается не только татарской литературы. Литературы на удмуртском, саха, бурятском, чувашском, башкирском и других языках коренных народов очень мало. Особенно – современной. И если мы хотим, чтобы она развивалась, то кто, если не мы, да? Нам надо начинать пробовать писать на наших языках.

Полную версию интервью – читайте на сайте Idel.Реалии