Пока Навальный жалуется на боли в спине и ноге и голодовкой требует допустить к нему врача, его проведали члены Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) по Владимирской области и сообщили, что, помимо требований лекарства, претензий от Навального не слышали. Навальный назвал членов ОНК "сборищем жуликов и лжецов", а замглавы ОНК в ответ заявил, что Навальный "симулянт".
Член Общественной наблюдательной комиссии Москвы Ева Меркачева рассказала Настоящему Времени, как и зачем заключенные объявляют голодовки, можно ли пустить к заключенному гражданского врача и что могут сделать сотрудники колонии и общественные наблюдатели:
— Как вы можете прокомментировать такую позицию Владимирской ОНК?
— Мне правда сложно оценивать, потому что я на месте не была, и по мандату любой член ОНК может действовать в пределах своего региона. Вот у меня есть мандат члена ОНК города Москвы и проверять я могу все места принудительных содержаний только города Москвы. Уже за пределы этого я, к сожалению, выехать не могу. Могу как журналист – я еще являюсь вашей коллегой, журналистом, – но для этого мне нужно специальное разрешение пресс-службы и целый долгий процесс.
По поводу голодовки. На самом деле в московских СИЗО был период – очень много голодали. И это были действительно известные всему миру персонажи, и за их судьбой следили все. Голодала Надежда Савченко, я приходила к ней раз 50, наверное. Голодал Олег Сенцов, голодали известные фигуранты по уголовным делам. Их дела у нас в России очень громкие были, а они были не согласны с тем, что их обвинили. Например, голодал долго парень, которого обвинили в убийстве своей тещи и в том, что он убил еще ее всех детей. Ужасное было преступление. Так вот он протестовал, потому что считал, что его поймали якобы незаконно, он к этому делу не причастен. И таких голодовок ярких – я называю их яркими, потому что к ним было приковано общественное внимание – было много.
Голодают зачастую большое количество людей, которые мало кому известны, мало кому интересны, но тем не менее у них голодовки могут быть даже еще более суровыми. Я помню, как-то однажды нашла заключенного, который голодал больше 30 дней, и он очень плохо выглядел. И я тогда о нем написала, потому что мне хотелось привлечь все-таки внимание к этому случаю, и хотелось, чтобы он бросил голодовку, когда понял, что о нем написали, например, в газетах.
По крайней мере, у нас в Москве есть механизм, как работать с заключенными, которые объявили голодовки. Не всегда удается нам убеждать людей, чтобы они бросили, потому что зачастую для них это единственный способ что-то донести. И все, что они могут, – это голодать. Но зачастую удается. Например, в обмен на то, что мы о них расскажем, мы напишем о них, в обмен на то, что мы привлечем максимум общественного внимания и, разумеется, мы всегда обращались в прокуратуру, чтобы те поскорее посетили заключенного, если у него есть какие-то претензии к следствию.
Механизм, что делать при голодовках, разработан. В вашем случае, я думаю, будут примерно также действовать и сотрудники. Что касается принудительного питания при голодовках, был период, когда это было запрещено, соответственно, человека нельзя было насильно кормить. И это было очень здорово, мы по этому поводу много выступали, и я огромное количество проводила совещаний, потому что считаю, что это пытка – нельзя человека принудительно кормить. Это его дело, это его здоровье, и если он выбрал голодовку, он имеет на это право, для него это такая акция протеста.
— Что происходит, по правилам колонии, когда заключенный объявляет голодовку? Его ставят на учет, его взвешивают?
— Не только в колонии, но и в СИЗО – правила одинаковые для всех учреждений исправительной системы. Человека отселяют в отдельное место. Соответственно, если он в СИЗО, то это отдельная камера. В колониях тоже есть такие отдельные помещения, и он там должен на протяжении всей голодовки пребывать. За ним ведется видеонаблюдение, потому что фиксируют, что он действительно ничего не ест, его должны взвешивать каждый день, каждый день дважды медик должен опрашивать его о состоянии здоровья, и помимо этого берутся анализы.
Дальше уже в процессе, когда будут смотреть, что есть, например, ухудшение здоровья, ему могут вводиться какие-то капельницы, например, капельницы с глюкозой, капельницы с витаминами. Они поддержат человека и как раз позволят ему подольше быть в нормальном состоянии, потому что мы же понимаем, что если голодовка длится, например, больше 30 дней, то могут начаться необратимые процессы в организме.
— Капельница с глюкозой не приравнивается к принудительному кормлению?
— Нет, не приравнивается. И чаще всего заключенные сами не против, чтобы им такие капельницы делали. Это не питание, это не введение пищи внутривенно, это совершенно другая история. Это просто комплекс витаминов и глюкоза – и больше ничего. Я считаю, что это очень здорово, когда вот такое предлагают заключенным. С одной стороны, они понимают, что они не бросили голодовку, и это понимают все те, кто наблюдает за их историей. С другой стороны, это позволит им все-таки не впасть в кому, чтобы организм не подвергся чему-то самому ужасному.
— Когда заключенный оглашает голодовку, что должен сделать член ОНК в первую очередь?
— Член ОНК приходит и обязательно говорит с этим заключенным, и выясняет у него причину голодовки. Он обращает внимание, в каких условиях содержится этот заключенный – отсадили ли его, есть ли у этого заключенного доступ к хорошей питьевой воде – это важно. Если человек объявил не сухую, а обычную голодовку, то у него должен быть этот самый доступ, потому что от воды многое зависит. Хорошо, чтобы вода у него была не из-под крана, а чтобы ему давали кипяток, чтобы у него была бутилированная вода. Мы обращаем на это внимание. Мы спрашиваем, как часто у него бывает врач. Мы спрашиваем, какие анализы у него брали. Мы спрашивали, предлагали ли ему эти капельницы с глюкозой и с витаминами. Мы, разумеется, уточняем, как он сам себя чувствует. Мы спрашиваем, когда был прокурор. Мы уточняем у него по тем требованиям, которые есть в голодовке, было что-то уже сделано или не было сделано. Мы ему объясняем, что голодовка чаще всего приводит к плохим последствиям в организме, и просим его подумать об этом. Разъясняем ему, к чему это может привести.
Очень хорошо, когда среди членов ОНК есть кто-то, у кого есть медицинское образование – это всегда нам в помощь. Московскому ОНК, кстати, долгое время помогала в снятии голодовок Елизавета Глинка – это доктор Лиза. Она врач сама по себе, член СПЧ. И когда она приходила вместе с нами, она разговаривала с заключенными, очень часто они ее слушали, она объясняла.
Потом что мы делаем? Мы друг другу передаем информацию, что в такой-то колонии или в таком-то СИЗО есть голодающий человек, и каждый, кто идет, обязательно должен будет к нему зайти. И это [происходит] по цепочке. Особенно если это дальние регионы, то, наверное, член ОНК не может каждый день ездить. У него есть работа, он не может каждый день ездить к этому заключенному. Но он передает своим коллегам, и они договариваются: "Сегодня поедешь ты, завтра поедет другая пара, послезавтра – третья пара". Нужно обязательно отслеживать, что происходит с этим человеком. Мы, по крайней мере, так делаем.
В течение времени мы смотрим, пропали ли причины для того, чтобы голодать, вдруг все сделали из того, что просил этот заключенный. И сами продолжаем с ним разговаривать, продолжаем его убеждать, что лучше все-таки бросить.
— Алексей Навальный просит пригласить к нему не тюремного врача, а врача гражданского. Такая ситуация вообще возможна?
— Да, это возможно. В СИЗО это сложнее, потому что в СИЗО для посещения гражданского врача требуется разрешение следователя по делу. Мало ли, вдруг это на самом деле не врач, а подельник, вдруг он какой-то близкий. И следователь должен написать, что он не возражает, что он проверил личность врача, которого хочет увидеть заключенный, и дают разрешение на проход. И тогда его запускают в СИЗО. В колонии это проще. В колониях разрешение нужно, но это уже непосредственно сотрудников ФСИН. Если они проверяют этого доктора, если они убедятся, что он не представляет какую-то угрозу, потому что ФСИН отвечает за Навального, мало ли какой доктор придет, вдруг он его отравит – все что угодно может произойти.
У нас был такой прецедент. В одну из колоний пришел доктор. Он пытался пройти, он был из иностранного государства. Потом ФСИН говорили, что непонятно, что этот доктор с собой хотел пронести. У него был какой-то чемоданчик с лекарствами, что это было за лекарства и так далее. Я объясняю вам, почему они могут переживать. Но если они сами проверяют доктора, если у них есть полное доверие и есть соглашение, что этот доктор ничего не пронесет, кроме инструментов, и что лекарства все равно будут непосредственно те, которые есть в колонии и которые прошли проверку, то в этом нет ничего сложного. Я считаю, что эта процедура должна быть поставлена, что называется, на поток.
