"Только дьявол живет без надежды" – это документальный триллер о Дилобар, молодой женщине, которая 20 лет борется за свободу своего брата. Узбекское правительство обвинило его в терроризме, незаконно осудило и посадило в тюрьму, которую в народе прозвали "местом, из которого не возвращаются".

Шведский режиссер Магнус Герттен, рассказывая личную историю девушки, одновременно раскрывает подробности политической истории страны после распада СССР.

Мы поговорили с режиссером о работе над картиной и о судьбе главных героев.

Фильм будет доступен полностью на сайте с 29 марта 22:00 мск до 5 апреля 22:00 мск.

– Как вы нашли вашу героиню Дилю? И как долго вы работали над фильмом?

– Это очень долгая история. Дело в том, что как документалист я работал над очень разными картинами. Одно из преимуществ документалистики – это возможность работать сразу над несколькими темами, которые интересуют лично меня. Я снимал документальные фильмы про музыку, очень серьезные картины "Бухта надежды" (2011), "У каждого лица есть имя" (2015), спортивный байопик про самого известного шведского футболиста Златана Ибрагимовича "Златан. Начало" (2015) и многое другое. С 2006-го по 2008 год я делал фильм в Центральной Азии, в Кыргызстане. Это была история о молодом мигранте, который, как и любой молодой человек в тех местах, чтобы прокормить семью, должен был уехать на заработки в Россию.

– Вы говорите о фильме "Любовь на расстоянии"?

– Да, именно. Мы снимали его в городе Оше, он находится на границе с Узбекистаном, и мы слышали кое-что о происходящем там. Моя шведская коллега познакомила меня с узбекскими оппозиционерами, которые пробирались по ночам через границу. Потом мы познакомились с основателем оппозиционного сайта, его в 2007 году убили спецслужбы. Мы начали понимать их методы: это было похоже на сплав старого советского подхода КГБ с северно-корейским стилем. Очень суровый тоталитарный режим. Я тогда подумал, что однажды сделаю что-то об этой стране.

Но потом я вернулся домой, сделал несколько картин. У меня были очень насыщенные времена, три года – три премьеры. Потом мой брат тяжело заболел. И когда он умер, я понял, что мне нужно найти новый сюжет, чтобы идти дальше. Я набросал кое-что на бумаге, и там была идея, обозначенная только одним словом, – Узбекистан. Но я знал, что если я пойду с этой идеей на шведское телевидение, они только рассмеются. Потому что это никому не интересно здесь.

Потом мы проверили небольшое исследование и нашли в Швеции молодую женщину, у которой брат сидел в тюрьме в Узбекистане. Это была Диля. Я с ней встретился, она рассказала мне историю о брате, о том, как она борется за его освобождение, показала его единственную фотографию. Я подумал, что это очень трогательная история, но я не был уверен, что могу сделать из нее фильм и тем более продвигать его где-то.

Но потом Диля добавила: "Это не все. У меня есть еще кое-что". И она рассказала о своем замужестве. И я понял, что это не простая история о "политическом узнике". Я внимательно слушал ее рассказ и потом спросил: "А у тебя осталось видео со свадьбы?" И она ответила: "Конечно!" И тогда я понял, что есть с чем работать и что надо делать фильм. Так началась история.

– В связи с этой свадебной хроникой вопрос. Фильм очень органично включает в себя новости, записи скайп-звонков, видео с телефона, интервью, домашние записи и очень красивые поэтические панорамы узбекской пустыни и шведских лесов. Легко ли было работать, сбалансировать такой разный материал?

– Это была очень тяжелая работа. В какой-то момент я был абсолютно растерян. Я не понимал, как снимать эту историю. В первый год съемок вообще ничего не происходило. Я понял, что нужно ждать. Мы с оператором Кэролайн Троедссон очень хотели попробовать визуализировать чувства героини. В то же время мы исследовали узбекский материал, пытались найти хронику. Это было нелегко.

– Музыка в фильме играет очень важную роль, она не только объединяет разрозненный материал, но и создает напряжение, саспенс. Как проходила работа с композитором?

– Музыка всегда играла важную роль в моей жизни, до того как я стал снимать кино двадцать лет назад, я был музыкальным журналистом, работал на радио. У музыки в кино всегда есть функция, она не должна соревноваться с историей, она должна помогать. В этой картине я очень доволен музыкой. Я нашел норвежского композитора Ола Квернберга и был от него в восторге. Два месяца назад с этим фильмом мы выиграли национальную премию за лучшую музыку. Впервые в истории документального кино в Швеции.

– Как проходили съемки внутри Узбекистана? Как вы получили разрешение? Были ли какие-нибудь проблемы со спецслужбами?

– Мы не спрашивали. Мы просто поехали по туристической визе. Я очень хотел доехать до тюрьмы Джаслык, чтобы приблизиться хотя бы чуть-чуть к Искандару, брату Дили. Эта тюрьма находится очень далеко, у черта на куличках. Чтобы до нее добраться, нужно долететь до Нукуса, а оттуда проехать 5 часов по пустыне. Я хотел лично увидеть это место, хотя бы немного понять то, что чувствует Искандар. И там у нас не было вообще никаких проблем со съемками.

Я, правда, не знаю, следили ли за нами. Потом в Ташкенте мы встречались с правозащитниками, родственниками Искандара, адвокатом. Но для меня было важным особо не показывать их в фильме, чтобы не подвергать опасности. А она существует, несмотря на то, что времена изменились.

– Сцена разговора Дили с адвокатом – одна из самых шокирующих (Искандар передает, что виновен и что ему не нужна никакая помощь). Вы как-то пытались повлиять на ситуацию, может быть, помочь нанять другого адвоката? Как режиссер вы позволяли себе воздействовать на сюжет, в том числе помогая брату?

– Нет. Все решения принимала Диля сама. Конечно, мы пытались помочь и поддержать ее. Конечно, иногда режиссеру нужно, чтобы персонаж еще раз сказал какую-то фразу. Может быть, в другом месте, с другим светом. Но я никогда не просил ее делать что-то, что она бы сама не сделала. Я бы не хотел писать сценарий ее жизни. Иногда мы просили ее подождать нас, не звонить кому-то без нас, чтобы мы все задокументировали.

– Вы упомянули повторы. Диля в течение всего фильма повторяет поговорку "Только дьявол живет без надежды". Она для нее словно мантра. Такое ощущение, что это самовнушение, она говорит это самой себе, чтобы как раз не потерять эту надежду. Когда вы решили, что эта фраза будет названием картины?

– Название пришло достаточно поздно. Потому что почти весь фильм мы снимали на узбекском языке. И это был настоящий вызов, потому что я не говорю на нем. Но я понимал, что для фильма важно, чтобы Диля говорила на родном языке. Поэтому у нас было несколько переводчиков.

И когда мы читали транскрипцию, мы увидели, что она часто повторяет эту поговорку. Конечно, это самовнушение. Ведь были моменты, когда она была в отчаянии. Ее пожилые родители уже сдались, никто вокруг не верил в освобождение, но она все равно надеялась. И мы подумали, что эта фраза отлично передает силу главной героини. Ее умение никогда не сдаваться.

–​ Эта борьба за брата стала смыслом ее жизни, если не самой жизнью. Интересно узнать, вы специально не показывали жизнь вне борьбы, или в ее жизни нет ничего кроме этого? Интересно, чем она будет жить, когда все закончится.

– Несколько дней назад ей исполнилось 40 лет. И она всю свою взрослую жизнь посвятила освобождению родного брата. Я в фильме мало говорю об этом, но ее родители очень сильно физически пострадали, их пытали, избивали. Тогда она поняла, что кроме нее некому бороться с этим режимом. Хотя ей было всего лишь двадцать лет!

Нужно иметь много смелости, чтобы в таком консервативном обществе с суровыми религиозными традициями выйти и сказать: "Так нельзя!" Но она это сделала, посвятила свою жизнь этому. Конечно, последние двадцать лет не прошли бесследно. Она совершенно истощена. И теперь ей надо переосмыслить свою жизнь. Найти новый смысл.

–​ Значит, есть какие-то хорошие новости? Брат на свободе?

– Новости есть. Мы закончили фильм в марте прошлого года. Премьера была на кинофестивале документального кино в Копенгагене и в Торонто на Hot Docs Festival. В конце фильма мы вставили видеообращение Искандара из новой тюрьмы, из которой его, наконец-таки, освободили в конце августа 2020 года. Он вышел на свободу.

–​ Какие отличные новости!

– …и тут же заболел коронавирусом. Вы можете представить, как мы были напуганы! Выйти из тюрьмы спустя двадцать лет и сразу же заболеть. Он лежал в больнице. Это были очень беспокойные недели. Сейчас он живет достаточно изолировано, что объяснимо. И как только откроют границы, Диля вышлет ему приглашение в Швецию, чтобы воссоединиться с семьей. Я тоже жду не дождусь его приезда.

–​ Вы собираетесь добавить это в картину? Его возвращение?

– Сейчас фильм заканчивается видео с ним. В таком виде фильм видели зрители на многочисленных кинофестивалях в прошлом году. Но, может быть, я изменю конец. Посмотрим.

–​ Есть ли какие-то официальные отзывы узбекской стороны о фильме?

– Нет. В основном мы получали отзывы от правозащитных организаций. Они видели фильм на фестивалях. Мы сотрудничаем с Amnesty International. C другой стороны, это был очень сложный год для дистрибуции, как вы понимаете. Кинофестивали – это важно, но наша главная аудитория – телевидение.

Я думаю, что этот фильм очень важен для Узбекистана. Они сейчас медленно пытаются изменить что-то после смерти Каримова. По крайней мере, они так говорят. Но быть правозащитником в Узбекистане до сих пор очень сложно. Никто не занимается оценкой прошлого, его последствий.

Времена Каримова были тяжелыми – пытки, убийства правозащитников. Мы немного коснулись этого, показав хронику массовых расстрелов в Андижане в 2005 году. Очевидцы говорят, что тогда погибла тысяча человек. Существуют разные мнения по поводу реальных цифр. Но новое правительство не говорит о прошлом, они поставили задачу двигаться вперед, восстановить экономические отношения с Европой и т.д. Но я считаю, что Узбекистану надо осмыслить уроки прошлого, как это сделали в Южной Африке, например, хотя бы по отношению к жертвам репрессий.