Грузия – одна из стран, куда начиная с февраля массово уезжают россияне. Сначала это были те, кто опасался преследования или кого преследовали российские власти из-за несогласия с вторжением России в Украину. После объявления мобилизации 21 сентября туда бегут еще и те, кто не хочет воевать и опасается призыва на фронт. За неделю в Грузию приехали десятки тысяч человек, очереди на границе у контрольно-пропускных пунктов растягиваются на километры. Грузия не вводила никаких новых ограничений для въезда россиян, однако не все в стране довольны политикой открытых дверей: оппозиционные политики проводят протесты, утверждая, что массовый приезд россиян угрожает национальной безопасности.
Политолог Гия Хухашвили рассказал в эфире Настоящего Времени, как за последние годы менялось отношение грузинского общества к мигрантам из России и возможно ли, что грузинские власти сейчас поменяют свою миграционную политику по отношению к россиянам.
– Около 20% территории Грузии, как написано в грузинских законах, оккупировано Россией. Речь об Абхазии и Цхинвальском регионе. С февраля в Грузию приехали сотни тысяч россиян. Скажите, в Грузии рады?
– Отношение неоднозначное, скажем так. Эта неоднозначность возникает из-за того, что власть не проводит никакую внятную политику в связи с этим. Дело в том, что надо разделить: у нас было две волны исхода из России в сторону Грузии российских граждан. Первый этап был чисто экономический, скажем так. В основном сюда приезжали люди среднего достатка, скажем так, со странными целями, можно сказать, мы наблюдали, что здесь развивалась некая инфраструктура для решения тех проблем, которые возникли опять же в России. Я имею в виду в связи с санкциями. И здесь, в принципе, выстраивались логистические схемы для обхода этих санкций, с одной стороны, с другой стороны, управление денежных потоков и т.д. и т.п. То есть когда мы протестовали в связи с этим наплывом, здесь в основном апеллировали на государственную безопасность, как бы казалось, что мы уже воевали на стороне России против Запада, помогая России, скажем так, решать свои экономические проблемы в связи с санкциями.
– Гия, а у вас общество раздражено этим или нет?
– Понимаете, в чем дело, часть общества, думающая, была раздражена, конечно же, и [они] протестовали. Но часть общества, которая живет сегодняшним днем, и им как бы нравилось, когда приезжали люди с деньгами из России, тратили в ресторанах, гостиницах, снимали квартиры, то есть создавалась такая картинка виртуального экономического благополучия. И наш премьер тоже кичился тем, что у нас экономический рост, в отличие от других стран. Так что здесь были такие настроения противоречивые. Сейчас, когда в этой второй волне уже пошли российские граждане не те, которые хорошо обеспечены, а просто, скажем прямо, это беженцы, это как бы стихийный процесс, сейчас напряженка возрастает, потому что сейчас оперировать на то, что какую-то экономическую выгоду это принесет стране, уже невозможно. Скорее наоборот, создаются определенные социальные риски в связи с этим, гуманитарные риски, остаются, конечно же, проблемы безопасности страны, и в итоге мы можем получить очень серьезную политическую проблему. Так что сейчас настроения, конечно же, меняются в негативном плане, то есть люди больше думают о том, что все это надо останавливать, однозначно.
– По-вашему, может ли вообще на эти призывы людей как-то реагировать правительство, ну и в частности правящая партия "Грузинская мечта"?
– В принципе их политика во время войны проходит на грани коллаборационизма, скажем так. Как бы они объясняют это тем, что мы не хотим войны и Россию не стоит раздражать. Когда этот страх перед Россией, перед ее всесильем доходит до неких капитулянтских настроений, это, конечно же, тоже напрягает. Я не надеюсь особенно, что власть быстро что-то сделает. Не потому, что они не чувствуют, что что-то происходит, а потому, что они не способны принимать решения в связи вот с этой политикой, которая выстроена на страхе перед всесильным [Владимиром] Путиным. Сейчас это менять им как бы и не хочется. Но, с одной стороны, они понимают, что это нужно, но, с другой стороны, они не знают, как выкарабкиваться из этой ситуации: целиком менять политику или постепенно какие-то шаги делать. И в принципе власть парализована, сейчас они больше являются наблюдателями этого процесса, чем являются людьми, которые способны принимать какие-то решения.
Так что ситуация очень сложная, я думаю, что она будет еще больше осложняться. У этих людей сейчас закончатся деньги, из-за стихийности этого процесса, то есть возникает такой парадокс: в стране, которая оккупирована другой страной, из этой страны [оккупировавшей] идет наплыв десятка тысяч беженцев. И к тому же наша страна не может это выдержать. В принципе единственный выход – это, конечно же, не то что запрещать всем приезжать, а зеркально, как у России с Грузией, просто ввести визовый режим. Что касается условий, да, об этом можно говорить. Я думаю, что одним из важнейших условий должно быть то, что эти люди [беженцы] должны документально подтверждать, что они бегут из-за того, что их призывают, то есть должны предоставить документы призыва и официально сказать, что из-за этого они бегут. И после этого они должны дать заявку на статус беженца. И в принципе на этом основании этих людей можно и принимать.
