"Не Донбасс, а юго-восток Украины". Историки – о дореволюционном и советском прошлом Донецкой и Луганской областей

В конце апреля 2014 года в Донецке и Луганске прошли последние митинги под сине-желтыми флагами. На протяжении всей весны луганчане и дончане выходили на площади своих городов, чтобы выразить поддержку суверенитету Украины. А пророссийские силы выводили на улицы своих сторонников, утверждая, будто в Киеве готовят нападение на юго-восток: мол, в Донецк и Луганск вот-вот приедут автобусы с нацистами, от которых может защитить только Путин.

К десятилетию с начала боевых действий в Украине Настоящее Время подготовило проект об украинских регионах, ситуацию в которых в 2014 году Россия пыталась дестабилизировать и которые Владимир Путин назвал "Новороссией".

Для этого материала мы поговорили с историками о том, что нужно знать о дореволюционной и советской истории Донецкой и Луганской областей, чтобы лучше понять те события, которые происходили на юго-востоке Украины до и после 2014 года, когда Россия развязала там войну.

"Условия для денационализации"

"Не скажу, что властям полностью удалось создать на Донбассе советского человека, но то, что именно в этих индустриальных локациях были созданы все условия для денационализации людей – это однозначно", – говорит доктор исторических наук, профессор Дмитро Билый.

Дмитро родился и вырос в Макеевке. Учился и работал в Донецке, где занимался изучением истории именно этого региона. Однако в 2014 году, после начала российской оккупации, Билому пришлось покинуть родную Донетчину. Сейчас он возглавляет отдел исторических исследований Голодомора-геноцида Института исследования Голодомора.

"Представьте себе, что полтора миллиона людей прибывают на этот Донбасс после 1945 года – и балты, и украинские селяне, и западные украинцы, и донские казаки. Это люди, которые жили и воспитывались в рамках традиционной, своей этнической культуры, – рассказывает Дмитро Билый. – А тут они выбивались из своего ритма жизни, здесь было все по гудку. Не так, что тебе нужно вставать корову доить или жать, а гудок – и погнал на шахту или завод. И люди теряли свои корни. Они помнили их, скучали по ним, но появлялась стратегия выживания, и ты должен был адаптироваться к ритму жизни, который абсолютно ломал твои представления о жизненных традициях и этике, которые нарабатывались тысячелетиями. Тут и начиналось – "Вышел в степь донецкую" и "Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был?" Эти песни мы пели еще в детском садике".

"То есть, чтобы у человека окончательно не поехала кукуха, ему нужно принять определенный габитус, тип поведения, – продолжает Билый. – А на Донбассе было два габитуса. Официальный – это шахтерский, советский. Тем более, что на Донбассе в 70-е–80-е годы зарабатывали очень неплохо, не сравнить с Ростовской областью или соседними украинскими регионами. Появлялись определенные ритуалы: мол, перевыполнили план, а после шахты бригада вышла, выпили вместе пива на перехватчике. И параллельно с этим был второй тип поведения – псевдокриминальный".

"Жители пригородов"

"Сейчас многие спрашивают, почему эти люди – другие?" – говорит Леся Гасиджак, кандидатка исторических наук, исследовавшая этнокультуру украинцев Донетчины. По ее словам, о появлении особого жителя юго-востока Украины можно говорить начиная с рубежа XIX и XX столетий.

"Работать на первых промышленных предприятиях приезжали украинские селяне, покидавшие свои села, свои хозяйства, – говорит Гасиджак. – Это были селяне, которым не было места в традиционном жизненном пространстве, откуда они были вытеснены. Мы знаем о перенаселении украинских губерний в тот момент. В классической семье было по 10 детей. И отец должен был дать либо приданое для дочери в виде земли, либо отрезать часть земли, чтобы дать сыну. А запасы земли не безграничны. Поэтому и появлялась прослойка людей, которым не было места в традиционном обществе. Выходом для них было искать место в новом жизненном пространстве. И этим пространством стал юго-восток, на современном языке – Донетчина и Луганщина. Они тяжело работали, но жизнь была относительно легкой: у них была крыша над головой, они получали зарплату, которую проживали. Им не было надобности заботиться, что нужно что-то на зиму заготовить, как заботился классический селянин".

"Люди, которые в XIX–XX веке заселяли Донбасс – это люди, которые порвали с прошлым, но в будущем себя еще не нашли. Так называемые лиминальные (переходные – НВ) персоны. А потом из них возникнет такая прослойка, как "жители пригородов". Наше общество делится на селян и горожан. Но есть еще особая прослойка – "пригород", который уже не село, но еще не город, который уже не придерживается чего-то традиционного, но и еще не достиг уровня чего-то модерного. И вот этим "пригородом" и были в начале XX века бывшие украинские селяне", – объясняет Леся Гасиджак.

Исторически украинцы – аграрный этнос, отмечают историки. Перед Первой мировой войной лишь 15% из них жили в городах, остальные – в селах. Они работали на своей земле, вели натуральное хозяйство и были сильно привязаны к традициям. И до 30-х годов XX столетия украинские селяне в своем большинстве не хотели идти работать на шахты и заводы, предпочитая трудиться на своей земле.

"Они и близко не хотели лезть в шахту, – отмечает Дмитро Билый. – Стоит прочитать воспоминания Хрущева, который в начале XX века там был инженером, он учился в Юзовке (так назывался Донецк до 1924 года – НВ). Он хорошо описывает, что там были сезонные работники из России. Они пришли, поработали пару месяцев в шахте – кто-то погиб, кто-то выжил – и пошли назад. А шахту или металлургический завод в конце XIX столетия описывали как ад. Приходить на сезонные работы на шахты и предприятия украинские селяне стали лишь после коллективизации и Голодомора. А до этого они жили состоятельно. Зачем им было лезть в шахту или под огонь на металлургическом заводе? До 1930 года более 90% рабочих шахт и предприятий приходили из России на сезон. Украинские селяне очень презирали эту работу и с презрением смотрели на этих работяг. И когда начинались стачки или выступления, то там, как в вестернах на Диком Западе, заводские подрядчики платили селянам, чтобы те усмиряли бунтовщиков".

Шахтеры в забое шахты №8 "Ветка", 1910 год. Фотография из музея истории Донецкого металлургического завода

Затеряться и спастись

Ситуацию изменили коллективизация и Голодомор. "Очень много селян, чтобы спастись, шли на Донбасс [работать на шахты и предприятия], – рассказывает Дмитро Билый. – А в 1938 году вышло постановление, что если ты пришел работать на шахту, то уволиться ты уже не можешь – такое вполне себе крепостное право. Хотя, с другой стороны, здесь можно было спрятаться. Руководству шахты было абсолютно все равно, откуда ты, кто ты – бывший зэк или, наоборот, куда-то убегаешь, чтобы тебя не отправили в лагерь. Они принимали всех. Так и началась украинизация этих предприятий".

По состоянию на 1945 год в Донецке (тогда он назывался Сталино) проживало 175 тысяч человек, а в 1978 году город стал миллионником. Вот как Дмитро Билый объясняет появление здесь 850 тысяч человек: "Во-первых, тех, кто возвращался, – контрреволюционеров, криминальщиков – не пускали дальше Донбасса. Особенно если они ехали на западную Украину. По моим примерным подсчетам, на Донбассе было около 30% западных украинцев. Я знаю целые села из западных украинцев. Я, например, жил в Макеевке в шахтерском селении, так меня учил в школе литовец, бывший "лесной брат" Ян Карлович. Я видел греков, которые выжили в 1938 году. Была такая "Греческая повстанческая армия", потом греческую интеллигенцию на Приазовье расстреляли. Я видел тех, кто оказывался там после ГУЛАГа – каэров, которые проходили по 58-й статье (КР – сокращение от "контрреволюционная деятельность" – НВ). Так и появился этот микс Донбасса".

В советские времена регион рассматривался как витрина новой социально-экономической системы. "Начиная с 40-х годов, когда были присоединены западноукраинские земли, Луганщина и Донетчина были регионами, откуда брали кадры для советизации. Был вот такой статус. В 80-е годы он, конечно, начал размываться, так как в Украине и во всем Советском Союзе произошло падение коммунистического престижа", – говорит историк из Луганска Александр Набока.

Не Донбассом единым

Донецкая область была создана в 1932 году. Ее областным центром был Артемовск (Бахмут), потом его перенесли в Сталино (Донецк). Сначала в состав области входили и территории современной Луганской области. Но в 1938 году ее разделили на Сталинскую (Донецкую) и Ворошиловградскую (Луганскую).

Начиная с 2014 года в информационном пространстве все более активно начал использоваться термин "Донбасс" для обозначения Луганской и Донецкой областей. Однако украинские историки и политики призывают не применять его.

"Слова "Донбасс" нет ни в одном нормативно-правовом документе нашего государства. Это дефиниция, которая нам навязывается Российской Федерацией – "народ Донбасса", "выбор Донбасса", "Донбасс не поставят на колени". Нам надо четко придерживаться наших нормативно-правовых документов. Есть четкие названия территории Донецкой и Луганской областей, никакого Донбасса не существует, это очень опасно, когда мы начинаем такие вещи говорить", – заявлял в 2021 году тогдашний секретарь СНБО Александр Данилов, который сам родился и вырос в городе Красный Луч Луганской области.

С этим согласны и историки. "Я ненавижу термин "Донбасс", – говорит Леся Гасиджак. – "Донбасс" – это экономический термин. Использовать его по отношению к целой Донецкой и Луганской областям – нецелесообразно и неправильно. Донбасс – это лишь часть Донецкой и Луганской областей, ограниченная экономической частью, где размещены основные шахты, заводы и другие предприятия. Правильнее говорить "юго-восток Украины".

"Исторически термин "Донбасс" связан с индустриализацией региона в российском имперском контексте конца XVIII – начала XX столетия", – отмечает доктор исторических наук Александр Набока. До начала оккупации он был завкафедрой истории Украины Луганского национального университета. Однако в 2014 году Набоке пришлось переехать в Старобельск. А в 2022 году, после полномасштабного вторжения России, он стал вынужденным переселенцем во второй раз и уехал в Закарпатье.

"Я бы использовал относительно Луганщины и части Донетчины термин Слободская Украина. Исторически мы говорим про север Луганской области, которая начиная с XVII–XVIII столетий входила в состав двух полков Слободской Украины – Изюмского и Острогожского. Ну а юг Луганской области и часть территории Донецкой с Бахмутом входили в состав Кальмиусской паланки Запорожской Сечи", – отмечает Набока.

"Термин "Донбасс" возник в начале XX столетия как "Донецкий каменноугольный бассейн", – говорит Дмитро Билый. – Это линия, где идут залежи угля. Она тянется к Таганрогу и дальше на Ростовскую область. Это исключительно геологический термин. А в то, что мы сейчас называем Донбассом, – Луганскую и Донецкую области – входит много разных регионов, которые исторически складывались по-разному. Слобожанщина – это поселения украинских слободских козаков. Также есть часть территории Донского казачьего войска. В 1736 году по Кальмиусу начали проводить линию разделения между Войском Запорожским и донскими казаками. Также есть Приазовье, которое идет вдоль моря. Это тоже абсолютно украинские поселения, но они занимались рыболовством. А Донбасс – это индустриальные регионы, возникшие, когда Джон Хьюз начал создавать предприятия. Донецк (тогда Юзовка) получил статус города лишь в 1917 году. А так это были рассыпанные шахты и предприятия, а вокруг них формировались рабочие селения".

Горнопромышленная карта Донецкого камнеугольного бассейна (Mevius, A.1890)

"Еще есть такой момент, – продолжает историк, – что многие из тех, кто ходил работать на шахты, говорили: "Идем на Донбасс". При этом село могло находиться в пяти километрах от шахты. Но в ментальности было такое, что ты пришел на шахту или завод – значит, ты пришел на Донбасс, ты вернулся оттуда – значит, ты пришел с Донбасса".

Индустриализация, урбанизация, русификация

По оценкам историков, большинство населения современных Донецкой и Луганской областей во все времена составляли этнические украинцы. Однако из-за стремительной индустриализации русификация здесь была жестче, чем в других украинских регионах.

"Масштабная индустриализация Донбасса в XIX веке обусловила урбанизацию, в том числе с российской стороны, – объясняет Александр Набока. – Работать сюда приезжали жители сел соседних российских областей. Плюс техническая элита тоже была русскоязычной, воспитанной в российских нарративах. А поскольку индустриальные города и поселки доминировали над регионом, это обеспечивало им фору в распространении русской культуры. А во-вторых, русская культура в тот период была доминантной. В отличие от украинской, она не встречала препятствий. В этих реалиях об украинской культуре постепенно формируется представление как о культуре второго сорта. Даже носители этой культуры, этнические украинцы, живя в этих имперских контекстах, считали для себя зазорным общаться на украинском – переходили на и идентифицировали себя как русских".

"Помню, как в родное бабушкино село [в Луганской области] съезжались дети тех, кто отсюда уехал в Россию, и у них была такая вполне себе ксенофобия, соответственно, у местных чувствовалось определенное "пресмыкание" перед ними", – вспоминает Набока.

"Хотя, если мы берем села севера или юга Луганской области, то до Голодомора, до сталинской индустриализации здесь фиксируется вражда между местными русскими, особенно донскими казаками, и хохлами-бедняками, – продолжает Набока. – Например, в селе Макаров Яр (Пархоменко) на юге Луганщины с одной стороны Северского Донца жило донское население, сейчас это пограничная территория России, а с другой – хохлы, как их называли. Они враждовали между собой, между ними не существовало никаких дружеских контактов, не говоря уже о браках".

Русификация региона в советские времена проводилась стремительно. В 1965 году в Донецке была закрыта последняя украинская школа.

"После этого первая украинская школа в Донецке была открыта лишь в 1990-е годы на общественных началах. В ней было три класса, и она работала в формате воскресной школы, – рассказывает Леся Гасиджак. – Всего до начала войны [в 2014 году] в Донецке было около 160 школ. Известно, что к 2003 году, через 12 лет после провозглашения независимости, в городе было лишь 26 украинских школ. Именно на Донетчине появился такой феномен, как "школа с украинским языком обучения". Это очень обманчиво, поскольку предусматривало, что школа русскоязычная, однако есть отдельные классы, которые обучаются на украинском. Но если в параллели четыре класса, три из которых обучаются на русском, а в одном дети, которые на переменах говорят на русском, а на уроках на украинском, то имеет ли это какой-то результат? Я убеждена, что нет. Там не было предпосылок, чтобы человек мог учиться чему-то украинскому".

70 лет советской власти очень повлияли на самоидентификацию жителей этого региона, отмечает Леся Гасиджак: "Во время экспедиций я спрашивала: "Кто вы?" Половина респондентов отвечали: "Хохол или хохлушка". И когда я начинала убеждать, что это унизительное прозвище, что это не является идентификацией украинца, то они реально не понимали, что же в этом плохого. Как-то в одном населенном пункте Донетчины назвали кафе "Хохлушка", после чего одна общественная организация подняла скандал. Если бы это место назвали "кацапка" или "жидовка", то можете представить, какой международный бы скандал поднялся? А почему "хохлушка" позволено? Вот это и есть следствие этого разрушения, которое произошло в советское время".

Отношение Киева и гибридная война России

По мнению историков, в годы независимости центральная украинская власть сделала очень много ошибок по отношению к Донецкой и Луганской областям. "Киев, простите за мой шахтерский сленг, на нас забил болт. Власть не обращала на нас внимания. А в 2014 году я понял, что нас просто кинули", – говорит Дмитро Билый.

Леонид Кучма, будучи президентом, отдал этот регион на откуп местным олигархам и бывшим комсомольцам, считает Билый: "Он создал феодальную систему на Донбассе: вот вам феодальная вотчина, товарищи".

Виктор Ющенко не сделал ничего, чтобы это изменить, а вместо этого договаривался с местными элитами. "Он по всему оставил статус-кво. Мы ведь действительно надеялись, что при Ющенко начнутся экономические и культурные реформы, но этого не произошло. При нем даже была закрыта единственная украиноязычная газета в Крыму "Кримська світлиця", поскольку было остановлено финансирование. Так что теперь за Крымом плакать?" – рассуждает историк.

Виктор Янукович сам был представителем так называемой местной элиты, которая долгое время расшатывала ситуацию в регионе, но потом не удержала. "Это был эффект Франкенштейна, – продолжает Дмитро Билый. – Кто-то кого-то создает и думает, что это будет его марионетка, которой он всегда сможет управлять, но потом эта марионетка выходит из-под контроля. Они думали, что опять будет договорняк, а истории у нас же никто не знает".

На протяжении многих лет местные чиновники и СМИ рассказывали жителям Донецкой и Луганской областей про "фашистов из западной Украины". Однако и в воображении жителей других регионов Украины был сформирован негативный образ Донбасса. "Это все сознательная работа российских спецслужб, которые смогли эту гибридную войну принести в Донбасс. Я даже когда пытаюсь говорить со своими знакомыми из Киева или с запада Украины, то они отвечают, мол, Донбасс весь такой, на Донбассе все враги Украины. Я ему говорю: "А ты знаешь, что такое Донбасс?" Вот такой имидж был создан. А создавался он Россией и местными сепаратистами, которые надеялись, что получат при России преференции".

Украинская православная церковь (Московского патриархата) также сыграла одну из ключевых ролей по дестабилизации ситуации в регионе. "Уже начиная свои первые этнографические экспедиции в 2005 году, я писала про скрытую агрессивную роль УПЦ МП, – вспоминает Леся Гасиджак. – Приезжаешь туда, идешь в село пешком 10 километров, поскольку туда не ходит автобус, а в селе стоит двухэтажная новая церковь с дорогим резным иконостасом, есть дом для священника и все бытовые условия. А священник говорит с очень ярким русским акцентом и является выпускником какой-то российской богословской семинарии. И когда я спрашивала местных селян про какие-то обряды, то они отвечали, мол, мы же раньше ничего не знали, а теперь нас батюшка научил. Тогда никто не понимал, какая же угроза на самом деле стоит за церковью. Все эти годы церковь там работала очень мощно. Поэтому в старых украинских селах на юге Донецкой области, это южная Слобожанщина, там сепаратизм не прижился, но и какого-то украинского исторического духа там тоже не было. Он был выкошен в период советской власти, и он не появился в период Украины, поскольку их учила не украинская интеллигенция, а московский батюшка".

"Однако Донетчина и Луганщина – это Украина, – отмечает Леся Гасиджак. – Если, например, Галичина в какой-то период своей истории была в составе Республики Польской либо Австро-Венгерской империи, то Донецкая и Луганская области всегда были в составе Украины – хоть Гетманщины, хоть УССР. Этот регион никогда никому не принадлежал, а всегда был нашим, украинским".

"Но Донбасс сейчас опять Дикое Поле, – говорит Дмитро Билый. – Вся интеллигенция выехала, весь социально активный элемент выехал, предприниматели в своей основной массе выехали, креативные люди выехали. Грустно это говорить, но я не думаю, что у нас будет шанс увидеть прежний Донбасс. Того Донбасса, который я люблю и знаю, уже нет".

"Не Донбасс, а юго-восток Украины" Историки – о дореволюционном и советском прошлом Донецкой и Луганской областей