Одной из самых обсуждаемых тем в последние дни 2021 года стала 30-я годовщина официального распада СССР. 25 декабря 1991 года первый и последний президент Советского Союза Михаил Горбачев официально ушел в отставку, а днем позже верхняя палата Верховного Совета СССР официально объявила о прекращении существования СССР в связи с образованием СНГ (Содружества Независимых Государств).
В те дни казалось, что с окончанием холодной войны исчезнет и напряженность между коллективным Западом и Россией. 30 лет спустя становится понятно: этой надежде не суждено было сбыться. Как после распада Союза в его правопреемнице – современной независимой России – менялось отношение к Западу и какую роль в этом сыграли медиа – поговорили с российским журналистом Константином Эггертом.
– Вспоминая события 30-летней давности: на дворе 1991 год, конец. Официально объявлено о распаде Советского Союза. Как российские медиа восприняли тогда это событие, какое настроение было в редакциях СМИ начала 1990-х и чего ожидали вообще от будущего в отношениях молодого российского государства со странами Запада?
– На самом деле, декабрь 1991 года был настолько насыщенным, что вот сам по себе факт конца СССР, мне кажется, многими не был до конца осознан. Вплоть до того момента, как в ночь с 25 на 26 декабря не показали речь Горбачева и спуск флага над Кремлем. Вот в этот момент все вдруг поняли, что все эти договоренности, которые были заключены в Беловежской Пуще, что это не просто какой-то очередной разговор о судьбе Союза – этих разговоров было очень много в предыдущий год, – а это реально конец. Люди, по-моему, в тот момент как-то не очень могли даже легко сориентироваться. Вот если я – я работал тогда в газете “Куранты”, ныне почившей московской газете, – и мне самому казалось, что каждый день ты проживаешь жизнь фактически. И это было действительно удивительное время, когда страна трансформировалась прямо у нас на глазах.
– Но трансформации этой, в первую очередь в самом гражданском обществе, до конца так и не произошло. Россия в отличие от, к примеру, балтийских стран не стала по-настоящему демократической страной. Что пошло не так?
– Мне кажется, тогда и Запад, который очень хотел, чтобы в России состоялись реформы, чтобы Россия просто перестала быть угрозой всему миру, какой был Советский Союз. Там считали, что нужно каким-то образом, если угодно, убеждать российское общество в том, что все победили, что все хорошо. Холодная война закончилась, и от этого выиграли все. Но это была такая сладкая ложь. На самом деле холодная война закончилась победой Запада и поражением СССР. Почему потерпела крах советская система? Вот этот анализ не был проведен, но как общество россияне этого не осознали. И именно поэтому потом появилась возможность реванша.
– Вы помните, когда начал зарождаться этот реванш?
– Мне кажется, что это началось где-то после 1993 года, после противостояния президента Ельцина и парламента и последовавших за этим, как сейчас понятно, слишком быстро последовавших за этим выборов, на которых 25% по партийным спискам набрал Жириновский. Это не значит, что сразу все стало меняться. Но это был первый сигнал, если угодно. Тогда же начались и первые разговоры о том, что вот расширение НАТО на восток – это будет не очень здорово.
– Но ведь до того был период, когда Россия ощущала себя отдельной страной, не империей, а независимым молодым государством и у людей были другие заботы, не было вот этого имперского мышления?
– Вот, кстати, когда люди выживали в 1990-е годы, ну многие, не все, искали свое место в жизни. Тогда у многих не было времени думать о том, что там происходит в Грузии, – никого это не интересовало. Это было в газете “Известия”, и очень скоро мы поняли, что надо сокращать число материалов с постсоветского пространства. Потому что никого в тот момент не волновало, что там делается в Азербайджане, что там делается в Казахстане. Всех интересовала Россия и отношения России с Западом, с кем-то еще, неважно, но точно не "что там у таджиков". И только тогда, когда в результате повышения цен на нефть российское общество при Путине зажило внезапно все лучше и лучше, точно лучше, чем раньше, когда люди, условно говоря, раздали долги, стали регулярно получать зарплату и, может быть, купили даже какую-то первую квартиру и первую машину, и им показалось, что жизнь хороша – вдруг они оглянулись: "О, смотрите! Есть стиральная машина, есть дача, есть отдых на море – а где моя империя?!"
– Какую роль сыграли в этом реваншизме медиа? Кто кого вел, медиа отвечали на запрос общества или же СМИ с подачи властей формировали такую повестку?
– Хе, что было раньше – курица или яйцо? Хороший вопрос. Я думаю, что если бы не было внутри общества этого реваншизма, этого желания вернуть Советский Союз – ну Советский Союз light, сейчас будет империя, но без партсобраний, с колбасой, поездками в Турцию в all inclusive-гостиницы или хотя бы там на ближайшее озеро – вот я думаю, что если бы этого запроса внутри общества не было, то раскрутить его было бы как минимум намного сложнее.
Я думаю, что медиа, конечно, сыграли свою роль, а уж когда Путин поставил полностью под контроль телевидение – естественно, они играют роль соучастников в этом процессе, но я думаю, что что-то в обществе было. И это было интересно, потому что, на самом деле, в течение 1990-х было ощущение, что российское общество, в общем-то, приняло, что есть такая новая Россия – и все. А с остальными надо строить отношения так, как строил Ельцин, как межгосударственные отношения.
Кстати, замечу, что такая фигура как Михаил Леонтьев, который удивительным образом сочетает позицию журналиста с пресс-секретарством в "Роснефти" – вот он был одним из первых, кто, например, в 1994 году, когда началась первая война в Чечне и когда большая часть журналистов выступала против войны, он выступил за и сказал: правильно, так и надо, всяких там сепаратистов надо давить, свою армию нельзя топтать, нельзя своих воинов подвергать унижениям. В этом смысле, как это ни странно, Леонтьев – один из самых последовательных людей в российских медиа. То, что он говорит сегодня, он начал говорить четверть века назад. Многие с этого момента успели раз по тридцать перекраситься.
Я думаю, что просто, глядя назад, какие-то вещи становятся яснее. Мы живем в эпоху продолжения распада советской империи. И этот процесс просто приобретает в какой-то момент разные формы.
