Семья россиянки Софьи Сапеги, которая была задержана в Минске после принудительной посадки самолета Ryanair вместе с бывшим главредом Nexta Романом Протасевичем, получила от нее первые письма из СИЗО КГБ. Девушка пишет о том, как проводит время в камере, и о том, что в эти дни у нее должна была быть защита магистерской диссертации.
Также девушка добавила, что "не стоит винить Рому в том, что все так вышло". Софья пишет, что он "оберегал и заботился" о ней " как умел" и что это можно "назвать любовью".
Отчим Софьи Сапеги Сергей Дудич рассказал Настоящему Времени, что они узнали из этого письма и что до сих пор российского консула пустили к задержанной только один раз.
— Скажите, на что больше всего вы обратили внимание из этих писем?
— Наверное, сказать, что на что-то конкретное, – не скажешь. Мы сотни раз перечитали эти письма, не спали всю ночь. Конечно, ей трудно там. По последнему письму уже понятно, что она совсем другая, она стала уже, наверное, понимать, где она находится, стала понимать, что происходит.
— А кто вам передал эти письма? Посольство?
— Письма дошли официально по почте. Мы приехали после работы, и в почтовом ящике лежали три письма.
— Мама в интервью "Новой газете" говорила о том, что консула к дочери пустили всего лишь один раз. Это так?
— Да, на сегодня один раз только консул был. Посольство направило нам многократное посещение. Получено разрешение от Следственного комитета, но пока не получено от КГБ на посещение – консульский доступ.
— А вы просите, чтобы вас пустили к дочери? Что вам об этом говорят?
— Пока нам ничего не говорят. Мы будем, конечно, пытаться через адвокатов как-то, чтобы хотя бы увидеться, какое-то свидание. Но пока комментируют, что это невозможно. Но мы будем пробовать делать все, что в наших силах.
— Если вернуться к письмам, какие вы делаете выводы об эмоциональном, психологическом состоянии Софьи?
— Наверное, по письмам это все равно сложно определить. Понятно, что она девочка крепкая, она действительно крепкая, я не скажу, что мы ее воспитывали как-то особенно, но старались, чтобы она была более всегда приближенная к жизни. Понятно, что к таким трудностям, в которых она оказалась сейчас, не подготовишь никогда в жизни, тем более ребенка, но она держится. Видно по ней, она держится. Мы пишем, чтобы она занималась хоть какой-то разминкой – я не хочу сказать спортом, понятно, что какой спорт может быть в камере, но элементарные отжимания, приседания, чтобы она держала себя в тонусе всегда, чтобы, конечно, питалась, поэтому делаем ей какие-то передачки, конфетки – что она любит, что ест. Как-то поддерживаем ее всем, чем можем.
— Сергей, когда Софья выйдет на свободу, возможно, ей будет интересно пересматривать эти интервью. Что бы вы сейчас сказали Софье?
— Конечно, мы с нетерпением будем ждать этого дня, когда она выйдет. Что ей передать? Что мы всегда будем с ней, что мы ее поддержим в любой ситуации, в любой абсолютно, всегда поможем. Она это знает, что ей не на кого рассчитывать, кроме нас. Мы ее близкие, самые дорогие люди, мы поддержим ее всегда.
— Софья пишет, что получает от вас письма и сладости. Объясните весь этот процесс – эти письма как-то цензурируются, которые вы пишете?
— Наверное, в такие заведения – тюрьмы – письма в любом случае приходят через определенного человека, поэтому мы стараемся писать только позитивные моменты, не затрагивая других, потому что понимаем, что это письмо либо не дойдет, либо будет подкорректировано что-то в письме. Поэтому стараемся писать ей только хорошее о своей жизни: как мы живем, как мы планируем встретиться с ней, что будет в дальнейшем.
— Есть три письма – 27 мая, 1 и 3 июня, – у вас есть какое-то объяснение, почему эти письма шли так долго – три недели – и пришли все в один день?
— Знаете, наверное, нет объяснения. Это, наверное, хотят сделать какую-то одностороннюю связь, какой-то период должны были выдержать органы следствия, дознания – как они там правильно называются. Только так это объясняется, потому что в Беларуси почта вроде бы работает исправно и Минск – это не очень далеко от нас. Письмо максимум идет день-два. Как-то так объясняется.
— Что для вас эти письма?
— Это все.
