Помещение диссидентов и несогласных в психиатрические больницы стало массовой репрессивной практикой в СССР начиная с 60-х годов XX века. В специальную сеть психбольниц заключали активистов, представителей национальных движений, художников-нонконформистов и других неудобных для власти граждан.

Новый документальный сериал Настоящего Времени "Диссиденты и безумие" рассказывает о самых жестоких случаях злоупотребления психиатрией и тех, кто боролся с карательной медициной в Советском Союзе.

Мы поговорили с создателями сериала Сергеем Гиндилисом, Юлией Шагинуровой и Евгением Гиндилисом о сериале.

Премьера первой серии 30 мая.

– Расскажите об идее сериала, что стало отправной точкой?

Евгений Гиндилис: История началась с того, что меня в фейсбуке нашел историк и правозащитник Роберт ван Ворен, который готовил к публикации свою книгу "Холодная война в психиатрии". Ему нужно было уточнить несколько деталей, связанных с работой моего отца Виктора Гиндилиса, который был известным советским генетиком и психиатром и в какой-то степени имел отношение ко всей этой истории.

Я прочел книгу, и мне показалось, что это очень интересный сюжет. Мы начали общаться с Робертом и постепенно подошли к тому, чтобы найти какое-то визуальное решение этой истории. Все это происходило между 2015 и 2018 годами. Такая исходная точка. Дальше мы уже работали вместе с Юлей, потому что мы давние партнеры и очень много сделали совместных фильмов. Было естественно, что мы и этот проект будем делать вместе.

Юлия Шагинурова: Да, мы действительно много лет думали, как к этой истории подступиться. Нам хотелось найти способ рассказать ее самым полным и адекватным образом. Когда мы только начинали об этом говорить с Робертом и обсуждать между собой, карательная психиатрия как массовая репрессивная практика еще не вернулась в Россию. Но постепенно, к сожалению, тема становилась все более и более актуальной.

С одной стороны, нам хотелось сделать историческое документальное кино. С другой – мы очень долго искали форму для него, разговаривали с разными организациями и в конце концов пришли к тому, что делаем не только фильм и не только сериал. Это очень большой проект, который выходит за рамки кино. Мы собрали большой корпус архивного материала, успели снять многих свидетелей психиатрических репрессий в СССР и борцов с ними. Это сотни часов уникальных свидетельств. Мы их заархивировали и планировали передать "Мемориалу". Сейчас мы думаем, куда поместить собранные материалы, и надеемся, что найдем самые хорошие руки.

– Массив информации, который мы видим в сериале, впечатляет: это и съемки в закрытых больницах, и интервью. Как вы все это искали, откуда эти архивные материалы?

Евгений Гиндилис: Это результат того, что мы очень долго над этим работали. С одной стороны, мы собрали все, что было снято до нас разными кинематографистами – и российскими, и европейскими – во времена позднего СССР и в 90-е годы. Кроме того, мы привлекли личные архивы. Все герои, которые снимались в фильме, делились с нами материалами. И Роберт ван Ворен, и Александр Подрабинек, и Семен Глузман. Когда начинаешь разговаривать с людьми, которые занимаются этим всю жизнь, это, конечно, настоящий клад. Юля может про это гораздо лучше рассказать.

Юлия Шагинурова: Психиатрические больницы – это очень закрытые учреждения, всегда и везде. Был очень короткий момент после развала СССР, когда вдруг нескольким людям с камерой удалось в некоторые из них попасть. Тогда спецбольницы еще существовали в том виде, в каком их видели изнутри узники карательной психиатрии. Например, у нас есть совершенно поразительные кадры Роберта ван Ворена. Когда он занимался документацией и реформированием системы психиатрического лечения в Украине и привозил а больницы гуманитарную помощь, в какой-то момент он приехал в Днепропетровск с видеокамерой, и ему удалось там поснимать. Есть съемки западных агентств, есть документальный фильм Свердловской киностудии, который нам пришлось реставрировать. Мне кажется, самым сложным было получить такой материал, и нам это удалось. Это почти чудо.

– Вы изначально задумывали рассказать эту историю в формате документального сериала или был вариант полнометражного фильма? И как удалось организовать такой огромный массив материала?

Сергей Гиндилис: Изначально была идея сделать полнометражный фильм, но хотелось отойти в нем от классической документальной структуры. Мы думали над разными путями того, как это можно реализовать. Интервью мы снимали как часть ресерча, и в какой-то момент я понял, что из этого можно сделать классический документальный сериал. Собственно, так оно и получилось. Материала было очень много – именно поэтому его было сложно организовать. В итоге появилась идея построить повествование вокруг героев, которые нам показались наиболее интересными.

У сериала есть общая история, но внутри каждой серии есть свой герой — украинский диссидент Леонид Плющ, генерал Петр Григоренко, врач-психиатр и диссидент Семен Глузман, Владимир Буковский, правозащитники Александр Подрабинек и Роберт ван Ворен. Это значительно упростило задачу: каждый раз мы строили повествование вокруг них, а дальше смотрели на эпоху и на то, как какой-то отдельный эпизод из истории карательной психиатрии можно рассказать с помощью конкретного героя. Мы отталкивались от личностей, и дальше это обрастало контекстом — архивами, фотографиями, деталями.

–​ Сергей, а в какой момент вы присоединились к проекту?

Cергей Гиндилис: Я присоединился в 2020 году. Идея существовала до меня, над фильмом работала другая команда. Я, собственно, пришел помогать с архивами и заниматься редакторской работой. Потом так получилось, что люди, которые над ним работали, не смогли дальше продолжать. Мне кажется, в начале 2021 года я взял все на себя, стал непосредственно участвовать в съемках, в разработке сценария. Съемки завершились летом 2022 года, уже началась война, а затем мы работали дистанционно, монтировали все лето, осень, зиму и весну.

Юлия Шагинурова: Мы очень гордимся режиссером. Понятно, что Женя – папа Сережи, поэтому у нас были некоторые сомнения, как сложится рабочий процесс. Но в результате это оказалось невероятно удачное решение. У Сережи есть опыт не только кино, но и документального театра, а это значит – бережного отношения к тексту и очень вдумчивой работы со структурой.

–​ Получается, что вы начали снимать до войны, а заканчивали уже во время нее. Как это изменило концепцию сериала и повлияло на съемки?

Cергей Гиндилис: Во-первых, чисто организационно возникли всякие проблемы, потому что вся команда оказалась в разных странах. Какие-то съемки нам пришлось проводить дистанционно. Во вторых, то, что началась война, добавило фильму дополнительное измерение. Потому что война – это продолжение тех процессов и той проблемы, о которой мы рассказываем в сериале, это очень связанные процессы.

Есть вещи, которые после начала войны становятся неактуальными, но с сериалом этого не произошло. Война подсветила какие-то моменты в сериале, на которые мы раньше не обращали внимания. Стало понятно, что тема не становится менее актуальной. Например, практика карательной психиатрии, которая возвращалась в Россию с 2010-х годов, после полномасштабного вторжения только начала усиливаться. Пока мы работали над сериалом, мы читали все больше и больше новостей об этом. И несколько героев сериала прямо в своих интервью говорили о том, что это очень удобный инструмент репрессий.

Выходцы из силовых структур, которые сейчас имеют в России большой вес, – все они наследники тех, кто занимался психиатрическими репрессиями в отношении диссидентов. А может быть, это даже те же самые люди. Естественно, они помнят этот метод, помнят, что он очень удобный, и постепенно к нему возвращаются. Этих случаев становится все больше и больше, война все это только усугубила.

–​ Возникала ли у вас идея добавить современные истории в сериал? Возможно, потребовались досъемки в связи с изменившимся контекстом?

Cергей Гиндилис: Была идея сделать что-то про современность, но наш сериал все-таки исторический. Был один случай досъемок. Мы никак не могли доделать серию про генерала Григоренко. Тогда мы вышли на его сына, который сейчас живет в Нью-Йорке, и сделали с ним интервью в последний момент. Это помогло достроить серию. Андрей Григоренко и его отец — выходцы из Украины. Андрей живет в Нью Йорке и очень болезненно воспринимает то, что сейчас происходит. Очень круто, что нам удалось сделать это интервью.

–​ Насколько изначальный замысел отличался от итогового варианта?

Юлия Шагинурова: Мы начинали, отталкиваясь от книги Роберта ван Ворена. Это взгляд со стороны, потому что Роберт принимал участие в политической борьбе с советской карательной психиатрией в рамках Всемирной психиатрической ассоциации. И когда мы начинали, мы шли в фарватере этой концепции, рассказывали про "холодную войну в психиатрии", про этот острый политический момент. Но с течением времени, когда мы уже работали над сериалом, сообщения о современных нарушениях стали бомбить нас со всех сторон. Несколько лет уже длится история шамана Габышева, массово стали применять психиатрические репрессии против крымских татар, "психушка" стала популярным способом давления на подростков.

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:

Суд продлил принудительное лечение в психбольнице якутскому шаману Габышеву

И невольно мы пошли скорее по пути того, чтобы рассказать о карательной психиатрии в СССР скорее изнутри. И я очень рада, что нам удалось это сделать, потому что это очень важный исторический момент, о котором люди сейчас должны узнать. Послушать людей, которые с этим очень смело, очень твердо и очень последовательно боролись в Советском Союзе. Любая тактика борьбы в виде примера и урока сейчас очень важна. Важно посмотреть на советских диссидентов, на тех, кого мы снимали совсем недавно, и тех, кто запечатлен в архивных материалах. Это серьезный моральный опыт и очень важный урок, практически инструкция, как можно выживать в очень плохое время.

–​ Сейчас часто звучит мысль о том, что неосмысленная травма советского прошлого стала причиной войны и путинских репрессий. Но в сериале есть перестроечные и постперестроечные кадры, которые красноречиво говорят о том, что попытка задокументировать преступления советского режима все же была сделана. Почему этот разговор не был продолжен и многое было забыто?

Евгений Гиндилис: Хороший вопрос, который действительно имеет отношение к концепции нашей работы с материалом. Мы действительно собрали очень много свидетельств, которые были сняты в ранние перестроечные годы; визуально и содержательно они очень интересны. Из нашего опыта работы стало понятно, что очень многое из того, что тогда было снято, повисло в безвременном пространстве: не дошло до зрителя, не было в достаточной степени осмыслено, увидено, обсуждено, не стало предметом широкой общественной дискуссии.

Те фильмы, которые нам удалось найти, частично даже пришлось реставрировать, потому что они были затеряны в дальних углах. Конечно, наша задача заключается в том, чтобы заново привлечь внимание к этой проблеме, потому что она недорешена. Например, один из ключевых участников этой истории в конце 80-х годов, психиатр Морозов, за эти 30 лет превратился в президента всемирной психиатрической ассоциации. Он до самой смерти занимал ключевую роль в той самой организации, которая 30 лет назад пыталась Советский Союз исключить для того, чтобы эту практику ликвидировать. Даже на таком официальном уровне видно, что ситуация восстановилась.

Юлия Шагинурова: Хороший пример — судья Валентина Лубенцова, которая вела процессы многих диссидентов, в том числе Владимира Буковского. Несколько недель назад она умерла в столетнем возрасте, достойно, спокойно, в своей квартире. Может быть, ей в какие-то годы было не очень удобно существовать, но конечно, никто за эти преступления не ответил и по-настоящему осмыслены они не были. Кто-то должен эту работу делать, и мне кажется, что она очень важная и достойная.

В 90-е годы материала, который позволял понять, что происходило во времена сталинских и брежневских репрессий, было довольно много. Мне кажется, это не вопрос того, что интеллектуалы и художники недостаточно интересовались этой темой. Вопрос в том, что общество было очень незрелое. У него не было опыта свободы, опыта осмысления важных исторических моментов. Это взаимная ответственность общества и художников. Когда на людей обрушился дикий капитализм, процесс осмысления застопорился. Люди пошли по пути потребления не только материального, но и культурного, интеллектуального. Они выбрали развлечение, легкие жанры. И те, кто производил, и те, кто хотел это смотреть. Это такой взаимный процесс — ты потребляешь то, что тебе предлагают, и дальше твои стандарты снижаются. Мне кажется, в этом дело.

Евгений Гиндилис: Да, конечно. Одна травма заслонила другую. Травма 90-х, которая была очень тяжелой и жесткой, просто отодвинула советскую травму, о которой мы теперь пытаемся говорить. Ведь то, что нельзя двигаться вперед, не проделав эту работу исцеления – сначала от советского опыта, а затем от постсоветского – стало ясно далеко не сразу. Нам самим только в середине 2000-х стало ясно, что эта проблема существует и что мы куда-то не туда свернули.

Юлия Шагинурова: Нельзя забывать, что были люди, которые последовательно, честно, масштабно этим процессом занимались. Я, конечно, в первую очередь имею в виду "Мемориал". Процесс сохранения и честного отношения к исторической памяти – это в основном их заслуга. Интересно, что в какой-то момент власти проморгали такую организацию у себя под носом, а потом наверстали упущенное в тройном размере, разгромив "Мемориал" в рекордные сроки. И в том, что мы сделали, мне кажется очень ценным то, что это шесть раз по 25 минут правды. А правда – серьезное оружие.

–​ Получается, что все преступления советского режима хорошо задокументированы, но многие все равно уверены, что в СССР жилось хорошо и не было ни репрессий, ни очередей за продуктами.

Сергей Гиндилис: Да, и сейчас идет самая задокументированная война в истории человечества, и свидетельства тоже многих людей совершенно не убеждают. Мне кажется, что это как раз проистекает из одного источника. Обе эти проблемы. Еще несколько лет назад не всем было очевидно, что такой разговор важен – казалось, зачем об этом думать, если у нас уже современный мир с другими проблемами.

Но ХХ век вернулся в форме российско-украинской войны. Мне кажется, что это действительно возвращение ХХ века. Оказалось, что огромная часть населения и российская верхушка живут по каким-то понятиям Советского Союза. Их картина мира абсолютно советская. Видимо, на общенациональном уровне она не была сломлена. И поэтому мы имеем то, что имеем.