15 июня в Черновцах начался второй украинский фестиваль зрительского кино "Миколайчук open". Наиболее именитый гость фестиваля – культовый европейский режиссер Кристиан Мунджиу, во многом благодаря которому мир узнал о новой волне румынского кино.
В 2007 году фильм Мунджиу "4 месяца, 3 недели и 2 дня", рассказывающий о подпольном аборте в Румынии времен Чаушеску, сенсационно получил "Золотую пальмовую ветвь" 60-го Каннского кинофестиваля. Таким образом, Мунджиу стал первым румынским режиссером, удостоенным этой награды. Кроме того, фильм получил на том же фестивале приз ФИПРЕССИ. В 2016 году за фильм "Выпускной" Мунджиу отметили призом Каннского кинофестиваля за лучшую режиссуру.
В Черновцах режиссер представил свою последнюю работу – драму R.M.N. Действие картины разворачивается в Трансильвании. Главный герой Матиас из-за инцидента на работе перед Рождеством возвращается из Германии домой, где у него давно не ладятся отношения с женой, а маленький сын перестал говорить. В то же время местный хлебозавод нанимает на работу нескольких рабочих из Шри-Ланки, что вызывает у селян всплеск самой отвратительной ксенофобии. Режиссер внимательно всматривается в реакцию людей на неизвестное на самых разных уровнях. Фильм был отобран в основной конкурс Канн и получил несколько призов на других фестивалях.
Мы поговорили с Кристианом Мунджиу незадолго до начала "Миколайчук open".
– Кристиан, конечно, первый вопрос – как у вас возникла идея "Четырех месяцев"?
– Все, что я могу сказать: это личная история, которую я знал с раннего возраста, и долгое время старался делать вид, что этого никогда не было. Но, задумавшись о моем втором фильме, я решил сделать именно что-то очень личное и заговорил об этой истории с теми, кто был в нее вовлечен. Понял, что это самое болезненное для меня и потому именно этим и надо заняться. Конечно, это своего рода исцеление – переосмысливать вещи, которые вы пережили. Это помогает вам отличать правду реальной ситуации от вымысла, который вы создали. Но мне помогло еще кое-что. У меня практически был портрет, описание того, какой фильм я хотел бы снять.
– Я хочу понять ваше мышление как режиссера, поэтому начну издалека: за что вы любите "Похитителей велосипедов"?
– Я думаю, что в фильме есть энергия одной истории, происходящей с главным героем за очень короткий промежуток времени, и все очень правдоподобно и реалистично. Он очень близок к тем ценностям, которые я искал, когда снимал "Четыре месяца". Фильм де Сики очень эмоциональный и очень последовательный, очень четкий, и все на материале из повседневной жизни. И это то, к чему я стремлюсь. Ведь совсем не сложно, если ты хороший режиссер, произвести впечатление, используя оружие, экшн-сцены, много музыки и погонь. Но можете ли вы добиться таких же результатов, используя ситуации, которые каждый может соотнести с тем, что произошло с ним или с ней? И можете ли вы соблюдать эту целостность, рассказывая историю, которая происходит в реальном времени?
Конечно, вам будет о чем поговорить, если вы сделаете биографию, просто перейдете от свадьбы к похоронам и так далее. Но меня больше интересует суть реализма – время и ритм, задаваемый временем, и мелкие детали, составляющие этот ритм, из которых одни повествовательны, а другие нет. Это просто способ показать, как время переходит от одной ситуации к другой. Вот почему я решил, что "Похитители велосипедов" являются хорошей отправной точкой для того, что я считаю близким к моим принципам кино.
– Если мы говорим об этих принципах, то что для вас является хорошим кадром?
– Я думаю, что кино может считаться искусством, пока оно обладает способностью передавать реальность времени при условии, что вы не будете монтировать. Кино заимствует что-то из других жанров, но именно это качество специфическое. Поэтому я начал снимать фильмы, используя только мастер-кадры (съемка всей сцены от начала до конца под углом камеры, который удерживает всех действующих лиц в поле зрения – НВ). На самом деле, я воссоздаю ситуацию, а затем записываю ее на камеру. Но я не воссоздаю эту ситуацию через монтаж. Это способ создания реальности, которая существует на самом деле. Да, с актерами, но актеры – тоже люди.
Другой важный принцип заключается в том, что я стараюсь не злоупотреблять режиссерскими инструментами и не манипулировать больше, чем это необходимо. Я стараюсь наблюдать за реальностью и видеть, из чего она состоит, максимально приблизиться к объективности реализма в том смысле, что, например, не использую недиегетическую музыку, потому что в реальности такой наложенной музыки нет. Не перемещаю камеру из одной точки в другую, если только камера не следует за персонажем, подобно тому, как двигаются глаза наблюдателя. У меня нет забавных ракурсов. Я всегда снимаю с точки зрения человека, смотрящего с определенного расстояния.
Хороший кадр должен соответствовать всем этим критериям, и, кроме того, он должен быть свежим, а не просто ремесленной работой. В нем должна быть свежесть ситуации, даже если свежесть достигается не импровизацией, а хореографией и это ощущение вы получаете как зритель, а не тем путем, которым я, режиссер, туда попал. Честность должна быть в приеме, а не в процессе. Поэтому я много репетирую, ставлю очень сложные ситуации, но в конце вы должны получить ощущение, что они произошли в реальности.
– Собственно, вы уже начали отвечать на вопрос про ваш метод работы с актерами.
– Я работаю по очень точному сценарию, поскольку прописываю сложную хореографию в кадре. Много разговариваю с актерами перед съемками, и если у них есть какие-то предложения, то мы их обсуждаем до команды "Мотор!" Я ставлю себя на место актера и выясняю, что он должен делать. Я не говорю ему: делай так или так – я показываю, что работает для меня, и предлагаю посмотреть, работает ли это и для него.
Это в некотором смысле точнее, чем все указания, которые вы можете получить с помощью языка, потому что язык, на самом деле, не очень точен. Показать кому-то степень энергии, ритм – это более точно. И потом между дублями – я делаю много дублей – я всегда говорю, что нужно исправить. В какой-то момент актеру нужно то, что нужно мне, и иногда это получить легче, а иногда требуется время, и так мы продвигаемся вперед, это внутренний ритм ситуации.
– Говоря о вашей последней работе: насколько остро стоит проблема расизма в Румынии?
– Действие каждого фильма должно происходить где-то, и как режиссер вы должны говорить о вещах, которые вы наблюдаете вокруг себя, поэтому действие моих фильмов по-прежнему происходит в Румынии, но я не утверждаю, что фильмы говорят только о Румынии. Я думаю, что подобное поведение распространено в мире повсеместно, так что R.M.N. больше о человеческой природе, чем о румынах, венграх, немцах и ромах. Мы племенные люди.
На протяжении десятков тысяч лет те, кто приходил с другой стороны холма, не были друзьями. Они приходили, чтобы забрать вашу жену, ваш скот, ваши посевы. Поэтому вы, естественно, боролись с ними. Единственный участок нашего мозга, который все еще развивается, – это лобная часть, отвечающая за эмпатию. Так что есть некоторые надежды, но все же очень трудно научить детей быть эмпатичными. Если вы понаблюдаете за детьми, когда они совсем маленькие, то в тот момент, когда они увидят муравья или жука, они наступят на него. И вам нужно сказать детям: "У них есть душа, они ничего вам не сделали". Эта естественная ДНК, вся эта подозрительность, которая исходит из состояния выживания, должна быть уравновешена прогуманистическим образованием, которое способны сделать только те, у кого есть это сочувствие и сила говорить против остальных. А это непросто.
В R.M.N. также говорится о процессе, в котором вы теряете индивидуальность и становитесь маленькой овечкой в стаде овец, потому что вы не собираетесь быть мишенью. Отстаивать свое мнение перед другими очень сложно. Так что фильм еще пытается рассказать, что нам нужны люди, способные защищать свои ценности. И это на самом деле единственная надежда. Именно такие люди двигают общество вперед.
– Что вы планируете снимать дальше?
– О, это всегда сложно. Этой осенью планируем снимать по моему сценарию, но режиссером будет кто-то другой. Он немного повторяет идею, которая зародилась в R.M.N., об этом не то чтобы конфликте, но отсутствии понимания между Востоком и Западом. Для меня это все равно что-то личное. А в следующем году запустим еще один фильм, который я написал и который тоже не буду режиссировать – комедию, потому что я чувствую, что в наше время всем нужны комедии. И конечно, я пытаюсь понять, куда движется кино в данный момент. Потому что, несмотря на прекрасные фестивали, кино сейчас не в самом лучшем состоянии.
– Почему?
– Все очень сильно меняется. Особенно в плане того, как люди потребляют фильмы. Кроме того, в кинопроизводстве слишком много демократии. Мы производим слишком много фильмов. Большинство из них – чушь. Поэтому очень трудно найти внимание в этом очень быстром мире для фильма, потому что мы загрязнены слишком большим количеством бессмысленного контента, если честно. Так что я думаю обо всем этом.
– Чем вы еще занимаетесь, кроме режиссуры?
– Я делаю много вещей одновременно. Некоторые из них связаны с кино, некоторые – нет. Организовываю несколько фестивалей, продюсирую довольно много оригинального контента, у нас есть дистрибьюторская компания. Так что у меня много побочных профессиональных дел и кроме этого есть пара детей, а также пара кошек и пара собак. А помимо игр с детьми, когда есть немного личного времени, я с самого раннего возраста люблю профессионально играть в бадминтон. Это то, чем я занимаюсь. Времени на все остальное остается не так много.
