Боровск – старинный русский город Калужской области, примерно в 100 километрах от Москвы, с богатой историей, множеством памятников архитектуры, монастырями и храмами. Исторически Боровск считался центром купечества и старообрядчества. Здесь находится самая древняя деревянная церковь Калужской области, жили и преподавали Константин Циолковский и Николай Федоров, и именно сюда сослали протопопа Аввакума и боярыню Морозову.
Боровск также хранит память о многочисленных жертвах политического террора. Только восстанавливать их имена власти города не очень хотят.
Художник Владимир Овчинников, главный герой фильма "Эффект Боровска", рисует на стенах города портреты репрессированных. Однако их систематически уничтожают неизвестные.
Ольга Грабовская поговорила с автором сценария картины Борисом Минаевым, режиссером Юлией Гребенниковой и главным героем картины Владимиром Овчинниковым об идее "Эффекта Боровска", репрессиях, кино и живописи.
Фильм доступен на сайте с 12 по 18 апреля 22:00 мск.
— Борис, на протяжении фильма ваш закадровый голос рассказывает собственную историю. Вы говорите, что, проезжая мимо Боровска и случайно заметив мурал еще не известного вам художника Владимира Овчинникова, решаете познакомиться с автором. Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Б. М.: Мне хотелось сделать историю личной, потому что так легче было сформулировать мое отношение и к проблеме памяти, и к герою повествования. Да, действительно, мы лет десять назад купили дом под Боровском. Я и раньше там бывал, и мне очень хотелось познакомиться с художником, который сделал Боровск таким необычным: ведь маленьких городов, расписанных настолько своеобразно и ярко, в России больше нет. Я знал, что о нем написана куча статей, сняты какие-то телесюжеты и фильмы, и вообще он – знаменитость. Но я не знал, конечно, что статей этих уже сотни, а телесюжетов и фильмов – десятки.
И вот, проезжая однажды по знакомому маршруту, мы увидели с женой, как Овчинников делает очередную свою роспись на стене. Новую. Она была посвящена боровским художникам. Тут действительно очень сильное художественное коммьюнити, в десятитысячном городе даже несколько музеев и галерей, постоянно проходят выставки. Мы остановились, и моя жена Ася подошла к художнику познакомиться. Его заинтересовало то, что я – автор книги о Ельцине. Видимо, в Борисе Николаевиче он видел символ тех десяти лет свободы, когда в обществе происходили бурные общественные процессы.
— Как вам пришла идея создания фильма? Вы думали об этом, о проблеме памяти жертв репрессированных коммунистическим режимом до этого, участвовали в каких-то проектах?
Б. М.: Я хотел снять фильм об Овчинникове, и мы просто пришли к нему с камерой, чтобы предложить посниматься: как он рисует, как к этому относятся горожане. И вдруг он сказал: "Вы знаете, о том, как я рисую, неинтересно говорить, уже все сказано. Но есть у меня главное дело в жизни". И дальше он рассказал о своих неоднократных многолетних попытках установить в городе мемориал жертвам коммунистических (и не только сталинских) репрессий. Я решил, что мы будем снимать об этом фильм.
Многие детали этой истории меня поразили: например, то, что Овчинников сам, по своей инициативе пытается заниматься реабилитацией земляков, ищет новые категории репрессированных, отстаивает их доброе имя в судах. Вы спрашиваете, как я к этому пришел. Пришел, прежде всего интересуясь историей, в том числе своей семьи. Было эпизодическое участие в каких-то мероприятиях "Мемориала", я бывал и на установке таблички "Последнего адреса", я вообще считаю "Последний адрес" важнейшим проектом последних лет, но как помочь, что сделать большее – я не знал. И вот фильм мне как-то помог в эту тему глубже войти.
— Вас заинтересовала именно тема репрессированных, политическая часть работы Овчинникова или скорее он сам как художник?
Б. М.: Меня заинтересовало его упорство в отстаивании доброго имени людей, которых уже нет. Которых поглотила трава забвения. Мне показалось это своеобразным героизмом. И, конечно, на фоне маленького городка, на фоне нашего нового родившегося в обществе сталинизма это прозвучало еще более сильно для меня. Да, тема жертв террора, памяти о них меня давно волновала, и я был рад, что нашел материал, который дает мне возможность сказать об этих проблемах.
— Почему для сотрудничества вы выбрали именно Юлию и Полину как режиссеров? Вы были знакомы с их другими работами?
— И Юля, и Полина были ученицами известного в мире документального кинорежиссера, продюсера и педагога Дарьи Хреновой. Я Дашу знаю давно, еще ближе познакомился с ней на фестивале "Артдокфест", где как-то мне довелось быть членом жюри, а Дашин фильм участвовал в конкурсе.
Я рассказал ей о своей идее, и она загорелась тоже, мы создали некую группу людей: я, моя жена Ася Друянова (она выступает моим соавтором и сопродюсером), Даша Хренова, режиссер монтажа Александр Минаев, разумеется, Юля Гребенникова и Полина Завадская, молодые режиссеры-операторы. Затем к нам присоединился замечательный молодой композитор Федор Сенчуков и звукорежиссер Федерик Фурнель из Бельгии.
Снимали фильм несколько лет. Я уже не вполне верил в успех, но вдруг на нас всех снизошло какое-то откровение, и фильм получил концовку и завершающий аккорд.
— Юлия, а вы как вы пришли к тому, чтобы снимать этот фильм?
Ю. Г.: Да, верно, Борис сам на нас вышел через нашу коллегу Дарью Хренову, с которой я периодически сотрудничаю на документальных проектах. Борис с нами встретился, со мной и моей коллегой Полиной Завадской. Рассказал об идее фильма, и мне тема оказалась близка, то есть сразу несколько тем. Память о репрессированных, старинный русский город в постсоветский период. И с героями-художниками я уже работала и знала, что это самый привлекательный для меня тип персонажа.
Мой дипломный документальный фильм был про женщину-художницу, она в зрелом возрасте вспоминает, как в молодости она не осталась во Франции, вернулась в Россию. Также я снимала художника, философа, теоретика архитектуры Александра Гербертовича Раппапорта на его хуторе в Латвии у моря, монтировала поэтические видеозарисовки.
— Юлия, вы снимаете фильмы только на социальную и политическую тематику?
Ю. Г.: Я начинала снимать на камеру как хроникер общественного движения "Архнадзор", которое занимается градозащитой. С конца нулевых снимала противостояния градозащитников с застройщиками, девелоперами, чиновниками. Были разные ситуации... Однажды мне пришлось снимать видео, стоя на гусеницах экскаватора при попытке остановить снос дома архитектора Кольбе на Большой Якиманке вместе с двумя коллегами по градозащите – с философом и общественной правозащитницей.
Это было очень кинематографично, мы стоим на гусеницах, смеемся, рассказываем смешные истории, словно отдыхаем в театральном кафе. Потом нам на помощь приехали юристы и журналисты. Но снос дома, к сожалению, остановить не удалось, теперь там новодел.
У нашей страны сложная история, многие темы замалчиваются, что-то пытаются предать забвению, что-то исказить. Архивы до сих пор не открыты. Однако осознанная жизнь требует рефлексии, переработки травматичного опыта. В том числе и в масштабах страны. Это важно для развития, для будущего. Иначе придется бесконечно ходить по кругу. ХХ век не закончится, пока "свет не озарит все его темные углы". То есть да, меня интересует тема осознания событий ХХ века.
Если говорить об актуальной повестке, то меня интересует вопрос преодоления насилия, переход к ненасильственной коммуникации, осознание и психотерапия травм, дестигматизация угнетаемых групп людей, переход от иерархичности патриархата к горизонтальным системам. Также меня интересуют проблемы экологии, переход от перепотребления к материальному минимализму.
— Есть какой-то канон политического документального кино? Может быть, какие-то правила или особая этика?
Ю. Г.: Важно показывать разные грани, точки зрения. Конфликтность, парадоксальность. Зритель сам должен делать выводы, не нужно из фильма делать пропаганду. Реальность сложна, градиентна, и хорошо, если фильм эту глубину отражает.
— В фильме встречаются, помимо Владимира Овчинникова, довольно неожиданные персонажи – Павел Гнилорыбов (писатель, москвовед – НВ) и Мария Алехина. Расскажите, почему они тоже отчасти стали героями этого фильма?
Б. М.: Я как-то попал на лекцию Павла, где он рассказал о "самостийных" памятниках Сталину, которые по всей стране возводят коммунисты, местные предприниматели, при поддержке или без поддержки местных администраций. Памятников этих – новых сталинских истуканов – уже больше ста. Меня это поразило, и я предложил Павлу сняться у нас в кино. Когда Овчинников добился, что в Боровске открыли, наконец, Соловецкий камень, мы стали снимать открытие и там встретили Машу Алехину. Она оказалась просто в кадре, такой рояль в кустах, который был нами совершенно не запланирован.
Боровск вообще невероятно красивый и загадочный город, где были и святой Пафнутий, и боярыня Морозова, и один из подпольных центров старообрядчества, и Циолковский, и первый русский космист, философ Федоров. Мне хотелось рассказать о загадке Боровска, о том, что страстные, невероятные подвижники идеи в России существуют всегда, и именно они не дадут нам забыть то, что забывать нельзя, именно они будоражат в обществе эту память и веру в возрождение страны – такие люди, как Юрий Дмитриев из Петрозаводска, как Владимир Овчинников и многие-многие другие. Идея исторической России и идея подвижников здесь как-то связана на уровне города, человека, судьбы. Надеюсь, что в какой-то мере нам удалось это показать, и зритель это почувствует.
— Владимир, почему вы обратились к паблик-арт, уличному искусству и именно к живописи на стенах?
В. О.: Выбор жанра был предопределен моим предыдущим опытом живописца. А еще важный фактор – доступность каждому жителю и приезжему. В любое время года, бесплатно.
— Среди ваших работ встречаются и в каком-то смысле нравоучительные, можно сказать педагогические, например, против мата. Вы думаете, что искусство может нести такую воспитательную функцию?
В. О.: Безусловно, может нести.
— Вы ведь не уроженец Боровска, насколько мне известно, до 1998 года вы жили в Москве? Когда вы пришли к идее восстановления памяти о репрессированных в Боровске?
В. О.: К идее памяти о трагедии народа, о пострадавших от репрессий пришел примерно в 2003 году. Начал с изучения областной Книги памяти, изданной в Калуге 1993 году. В моей родословной много пострадавших от репрессий. Я изучил это как мог, даже составил книгу – "Вензель "О" называется.
Потом стал изучать историю репрессий Боровского района. В 2004 году доложил депутатам районного собрания идею сооружения памятника, в 2005-м опубликовал проект общего памятника жертвам нацизма (1941-1945 годы) и коммунизма (1918-1953 годы), в 2005 году сделал первый настенный мемориал. В 2011 году подготовил и издал книгу о репрессиях в Боровском районе "Расстрелянное будущее".
— В 2017 году в Боровске установили Соловецкий камень как мемориал жертвам коммунистических репрессий. Вы бы хотели видеть нечто другое?
В. О.: Установленный в Боровске Соловецкий камень я называю "валуном забвения", так как он практически ни о чем не говорит и не вызывает никаких чувств. Сейчас через нового губернатора пытаюсь инициировать развитие камня до полноценного персонифицированного мемориала.
Да, видение полноценного мемориала у меня есть. Я бы хотел объединить воинский мемориал на площади Ленина с памятником жертвам репрессий. На тыльной стороне я предлагаю написать имена репрессированных, там же изобразить групповой портрет, плюс установить мемориальный памятник-колонну. Свой подробный план-концепцию я предлагал администрации.
