Первый документальный фильм "Дом" израильский режиссер Амос Гитай снял в 1980 году. Картина об иерусалимском доме, переходящем от палестинцев к израильтянам, была подвержена цензуре. Та же участь постигла "Полевой дневник" (1982), в которой Гитай показывал израильских поселенцев и жителей Газы. В обоих фильмах он выступал с открытой критикой израильского правительства и после проблем с цензорами решил покинуть родину. В 1992 году, когда Ицхак Рабин был избран премьер-министром, режиссер вернулся в Израиль. С тех пор Гитай снял большое количество художественных и документальных фильмов, часто освещая израильско-палестинскую проблему.

В 1932 году Лига Наций пригласила Альберта Эйнштейна написать письмо на любую тему любому человеку. Он выбрал разговор с Зигмундом Фрейдом о том, как прекратить войны на Земле. Новый фильм Амоса Гитая "Почему война" вдохновлен этим письмом, а также эссе Вирджинии Вулф "Три гинеи" и Сьюзан Зонтаг "О боли других", в которых писательницы рассуждали о природе жестокости.

Фильм показали вне конкурса на Венецианском международном кинофестивале, где мы встретились с режиссером Амосом Гитаем и актерами Ирен Жакоб, Мишей Леско и поговорили о работе над фильмом.

– Как вы думаете, может ли кино изменить мир?

Амос Гитай: Я хочу вас разочаровать. Кино никогда не меняло мир. Но я думаю, что оно меняет нашу память, заряжает ее. Не только кино, литература и визуальное искусство тоже. Я всегда вспоминаю Пикассо. В 1937-м, после того, как люфтваффе бомбили баскскую деревню Герника, он решил написать картину, это был его гражданский жест, способ борьбы. И в ней он все равно проиграл Франко.

Диктатор оставался у власти более 30 лет. И только недавно, когда в Испании был избран социалистический министр, кости Франко убрали из его китчевого мавзолея. Почему он это сделал? Из-за памяти. Пикассо, политические активисты, Ален Рене, Ив Монтан – весь ансамбль вещей – оставляет след в памяти. Мы, художники, работаем над этим, чтобы оставить след.

– У вас очень сложный киноязык. Доступен ли он широкой аудитории?

АГ: Я считаю, что нельзя снять доступный фильм о такой сложной проблеме. Это было бы дидактикой или упрощением. Эта проблема, с которой нужно бороться.

– Как израильтянин видите ли вы способ остановить войну?

АГ: Я вижу решение на примере Европы. Европейцы сейчас сидят на высоком стуле и говорят всем – суданцам, украинцам, израильтянам, палестинцам – как им следует себя вести. Но менее чем 100 лет назад они уничтожили весь континент, убили десятки миллионов людей самым ужасным образом. Сейчас мир в Европе. Хотя, конечно, есть и какие-то правые режимы. Мы все вместе – евреи и арабы, израильтяне и палестинцы – невинны по сравнению со зверствами Европы.

Мы не знаем решение. Но оно есть. Хотя в настоящий момент желание, как сказал Фрейд, продолжать конфликт, к сожалению, тоже существует. Но мы должны сохранять надежду, что в какой-то момент это изменится.

– Отправная точка фильма – атака 7 октября. Что вы чувствовали в то время, ведь вы давно занимаетесь освещением этого конфликта?

АГ: Я был очень шокирован жестокостью ХАМАС – изнасилования, сожжения кибуцев. Меня потрясло, что террористы убили семидесятилетнюю женщину, которая привозила палестинцев в израильские больницы. В течение нескольких недель не могли найти даже ее тело, потому что ее сожгли в доме заживо. Я также потрясен текущей израильской политикой уничтожения Газы: квартал за кварталом, убийства десятков тысяч людей, голод, полиомиелит – это ужасно. Хотя не нужно сравнивать. Моя работа на протяжении более 40 лет была направлена на то, чтобы сделать что-то, чтобы объединить израильтян и палестинцев.

– Вы сказали, что после 7 октября вы искали как дальше жить в книгах, и так наткнулись на переписку Фрейда и Эйнштейна. Чья позиция вам наиболее близка?

АГ: Каждый из них выполняет свою работу. Эйнштейн почти марксист, он говорит об индустрии оружия, деньгах, социальной организации. Фрейд гораздо больше о человеческой душе. А Сьюзен Зонтаг говорит о страданиях другого. Есть еще феминистский взгляд Вирджинии Вулф, которая говорит о том, что войны любят мужчины, а женщины этой радости не разделяют. Я думаю, что все они являются частью моего видения.

Есть еще музыкальное сопровождение: "Военный реквием" Бенджамина Бриттена, произведения Луи Склависа и многое другое. Фильм – это своего рода эмоциональный срез духовного исследования. Мне скучно от повествовательного кино, которое я вижу вокруг, мне это неинтересно. Я думаю, что исчезли такие оригинальные мыслители, как Жан-Люк Годар, как Фассбиндер, как Росселлини, Висконти, которые учили нас познавать вселенную с помощью кино.

– Вопрос к Мише и Ирен, как вы работали над ролями?

Миша Леско: Мы не особо много знали о проекте. Амос просто попросил меня выучить наизусть письмо Эйнштейна. Я сказал: "Хорошо. Пять страниц. Я могу это сделать". Матье сказал: "Нет, я не могу". Потому что Фрейд написал 15 страниц! (смеется – НВ). Мы работали над текстом одни. А потом встретились с Амосом в Тель-Авиве, он сказал: "Мотор". И я доверился ему.

Ирен Жакоб: Когда мы начали, Амос спросил меня: "А что ты думаешь о войне?" Я понятия не имела, как на это ответить. Я думала, что я знаю войну только по тому, что вижу в телевизоре, как большинство из нас. И тогда Амос предложил мне почитать Сьюзен Зонтаг "О боли других", а также Вирджинию Вулф, которая говорит о мужской ответственности за войны. Мы обсуждали эти тексты, а потом собрались и начали экспериментировать. В какой-то момент я предложила Амосу: "О, может быть, когда я смотрю телевизор, я буду красить волосы". Так появилась сцена с краской. (Актриса красит голову красной краской в гостиничном номере, в то время из телевизора говорят о войне – НВ.) Когда мы собрались, мы понятия не имели, что мы собираемся сделать.

– То есть сценария не было?

Ирен Жакоб и Миша Леско: Нет (смеются – НВ).

– Как вы думаете, чему могут научиться зрители, которые посмотрят этот фильм?

МЛ: Я не знаю, там так много всего, это очень интенсивное кино. Хотя я думаю, этот фильм не о понимании. Его надо воспринимать не разумом, а сердцем, он о чувствах и ощущениях.

ИЖ: Я согласна. Я думаю, что фильм похож на мемориал жертвам Холокоста в Берлине, по которому я хожу. Вы просто проходите через это место, и после этого вы каким-то образом трансформируетесь.