Московский городской суд 30 ноября отказался освободить из-под стражи режиссерку Женю Беркович и сценаристку Светлану Петрийчук, обвиняемых в "оправдании терроризма" из-за пьесы "Финист Ясный Сокол". Их срок ареста оставлен без изменения – до 10 января 2024 года. Беркович и Петрийчук настаивают на своей невиновности.
В суде Женя Беркович рассказала об ухудшающемся состоянии своих приемных дочерей (она воспитывает двух девушек со сложным опытом жизни в интернатах и приемных семьях, их психологическое состояние, согласно заключениям наблюдающих их медиков и психологов, ухудшается в отсутствие приемной матери). Также Беркович сообщила подробности того, как 25 ноября ее вывезли в Санкт-Петербург на похороны бабушки – известной правозащитницы и писательницы Нины Катерли. "Мы говорим каждый раз о том, что у меня на иждивении находятся две бабушки, 1934 года рождения. Наступает 2024 [год], так что несложно подсчитать, что в следующем году будет девяносто лет одной бабушке. А второй бабушке не будет 90 лет уже никогда, потому что 10 дней назад она умерла", – сказала Беркович в суде.
После смерти Нины Катерли деятели культуры и правозащитники обращались к Татьяне Москальковой, уполномоченной по правам человека в России, с просьбой отпустить Беркович на похороны. Участвовала ли в этом Москалькова напрямую, доподлинно неизвестно, однако 25 ноября Беркович провела несколько минут в зале прощаний. Теперь в суде она рассказала, что проявление милосердия сопровождалось пыточными условиями перевозки из Москвы в Петербург: она не знала, куда ее везут, и провела более суток в холодном автозаке в осенней одежде без еды и воды.
При этом судья Наталья Никишина отчитала арестованную за жалобу: возмутилась, что Беркович высказывает "претензии" и заподозрила, что ее вывезли с нарушением процедуры.
Настоящее Время приводит этот диалог целиком с небольшими сокращениями.
Женя Беркович: Я постараюсь рассказать об этом коротко, потому что мне совсем не хочется об этом рассказывать. Произошло следующее. Это напрямую связано с мерой пресечения, напрямую. Действительно, благодаря участию госпожи Москальковой, благодаря участию многих людей, которых я не знаю, – я не очень понимаю, как это произошло, но я этим людям искренне благодарна, – мне обеспечили возможность быть этапированной в Петербург для того, чтобы попрощаться с бабушкой, быть на похоронах. Я совершенно искренне уверена, что для тех людей, кто бы они ни были, которые все это каким-то удивительным образом организовали, это был акт милосердия, я за него очень благодарна. Но именно благодаря той мере пресечения, которая была избрана его честью судьей [Юрием] Рахматовым, акт милосердия превратился в акт пытки. Такими словами я стараюсь не бросаться и за семь месяцев ни разу не говорила, что мое пребывание в СИЗО – это пребывание в пыточных условиях, хотя условия, конечно, чудовищные. В данном конкретном случае это была пытка.
Если не вдаваться в подробности, то ровно сутки – ровно сутки, ваша честь, даже 25 часов – я провела в клетке автозака, который не отапливается. У меня не было с собой теплых вещей, потому что я не знала, куда я еду, а мои защитники не знали, где я. Эта клетка – кусок железной коробки метр на два примерно, в которой невозможно стоять, невозможно нормально сидеть. Мне больно, поэтому прошу прощения, я не могу сейчас вставать и садиться, то есть могу, но это больно очень. Там невозможно спать и там очень холодно. Потому что там нет отопления: оно есть где-то у конвоиров, но там [в кузове автозака] его нет.
У меня не было теплых вещей, единственные теплые вещи, которые были, мне не разрешили взять с собой в машину, потому что они не соответствуют чему-то. Платок нельзя, потому что его можно сложить и тогда он будет похож на шарф, а шарф нельзя. Вот я и сидела в легкой куртке и осенних кроссовках. Сутки.
У меня не было с собой еды, если не считать банки замерзших консервов 2022 года рождения, которые мне выдали с собой. Я не знала, куда еду! У меня просто не было возможности эту еду нигде добыть. У меня не было воды. Но даже если бы у меня была вода, я бы не стала пить, потому что – прошу прощения, что мне нужно рассказывать такие подробности, – но за сутки, за 25 часов, меня вывели в туалет два раза, и, собственно, делать то, что люди делают в туалете, мне было не предложено, а приказано.
Судья Наталья Никишина: Вы объясните, пожалуйста, про какие следственные действия вы сейчас рассказываете? Это куда вас везли?
Беркович: Меня везли в Санкт-Петербург на следственные действия по… Меня вывезли в Санкт-Петербург для того, чтобы я могла побывать на похоронах бабушки.
Судья Никишина: То есть в таких условиях вас туда везли? То есть вам предоставили возможность, как вы говорите, благодарность оформили тому, кто оформил всю эту поездку. Не предполагалось этой поездки, но ваши "кто-то", близкие люди или кто-то, договорились о том, что вас отвезут все-таки на похороны. То есть вы благодарны были тому, что вы на похоронах – а сейчас вы высказываете свои претензии по поводу того, каким образом вас доставили на похороны к бабушке? Что я вообще, кстати, слышу впервые! Это, я так понимаю, надо писать письмо в адрес правоохранительных органов: каким образом у нас человек, содержащийся под стражей, присутствует на похоронах? Каким законом и какими нормами, когда человек находится под стражей, руководствовался следственный орган в том, чтобы вас доставили на похороны к бабушке? Правильно я понимаю? А сейчас вы высказываете мне претензии, что вам не предоставили условий для того, чтобы вас доставили – нарушая правила содержания под стражей лица, что не предусмотрено, конвоирование на похороны и предоставление таких возможностей. То есть высказываете сейчас такие эти? Хорошо. Суд будет реагировать.
Беркович: Ваша честь, я не знаю, разумеется, всего, потому что меня никто не спрашивал, хочу я ехать туда или нет. Следственные действия были оформлены правильно и законно, следственные действия заключались в том, чтобы я опознала при понятых квартиру, в которой я проживала в Санкт-Петербурге. Зачем это было нужно следствию, наверное, ответит следствие, мне никто этот вопрос не задавал.
Мои, как вы говорите, "претензии" (можно назвать это, безусловно, словом "претензии") – человека, к которому применили пытки, которому физически было больно, продолжает быть больно. Человек, который очень плохо себя чувствует, который сутки находился в ледяной железной коробке без возможности лечь, сесть и встать, может одновременно (этот как раз сложные эмоции) испытывать благодарность к людям, которые хотели именно хорошего. Именно потому, что мера пресечения, которая была избрана и потом неоднократно продлена, является именно такой, невозможен никакой акт милосердия и гуманности без изменения меры пресечения.
Что касается похорон – ровно 10 минут я там провела. Я зашла в наручниках под конвоем, не увидела бабушку, не увидела ее тело, не обняла маму, просто постояла там с охранником 10 минут и дальше еще 12 часов ехала обратно. Я прекрасно осознаю, что, что бы я сейчас ни сказала, я буду для вас, ваша честь, и еще для каких-то людей неблагодарной скотиной. Но знаете, у меня нет сейчас сил, чтобы быть печатным пряником и всем нравиться. Если меня пытают, я об этом говорю, считаю необходимым об этом говорить.
