Марта Смеречинская – документалистка и актриса. После окончания Киевского университета имени И.К. Карпенко-Карого в 2019 г. участвовала в программе по обмену в Academy Kinographe в Гренобле. Сейчас Марта является студенткой программы режиссуры документального кино L'Université d'été в киношколе La Femis в Париже и учится в магистратуре по программе Doc Nomads, созданной университетами Португалии, Венгрии и Бельгии.
"Дневник невесты Христа" – полнометражный дебют Марты. Работа над картиной заняла более пяти лет и строится вокруг истории сестры Марты, Насти, постриженной в монахини в греко-католическом монастыре блаженной Иосафаты Гордашевской в Ивано-Франковске.
Марта сняла очень камерную и откровенную историю в формате интимных заметок и писем. Режиссер рассказывает о своем с Настей детстве, показывает будни монахинь и послушниц, озвучивает свои сомнения. Главные вопросы, мучающие ее: как теперь строить отношения с сестрой? Как ей самой быть с церковью, с религией, с Богом? И главное, почему Настя выбрала такой нелегкий путь?
Собственно, этот трогательный фильм и является ответом.
Мы поговорили с Мартой об отношении семьи к ее профессии режиссера, об авторском страхе смерти и о киносъемке как инициации во взрослую жизнь.
Разговор проходил на украинском языке.
– Марта, с чего началось ваше увлечение кино?
– В Одессе я ходила в театральную школу, занималась актерским мастерством. Планировала посвятить жизнь актерству. Но потом, когда попала в университет имени Карпенко-Карого, то увидела, что существуют другие ответвления внутри киноиндустрии. А еще на первом курсе открыла для себя такое явление, как кинофестиваль DocuDays. Все пять лет в университете я ежегодно посещала и смотрела по 30 фильмов на фестивале. DocuDays воспитал меня как зрительницу, и у меня появился интерес к тому, чтобы снимать документальное кино. Так что еще студенткой я просто собрала команду, и мы поехали в монастырь снимать фильм.
– Ваш отец – священник. Как он отнесся к тому, что вы пошли в столь секулярную профессию?
– Не было никакого возмущения или предостережений. Скорее, он меня не очень понимал, для него это неизвестный мир. Он в Одессе достаточно публичная персона, постоянно бывает на телевидении, дает интервью. Я помню его удивление. Из-за этого незнания, что именно я планирую делать, было определенное опасение с его стороны, но и поддержка тоже.
– Я так понимаю, что "Невеста Христа" появилась из попытки завершить ваш собственный разговор с сестрой?
– Думаю, не только с сестрой, а в целом с религией. Я нашла выход в такой форме. Эти вопросы у меня возникали с того момента, как я начала что-то осознавать, живя в такой семье, имея такого отца, сестру с такими желаниями, такое окружение. Я переехала в Киев, решив, что не хочу оставаться с семьей в одном городе, потому что это влияет на меня и на отношение людей ко мне, а я хочу понять жизнь самостоятельно.
Фильм был попыткой через сестру озвучить свои размышления по поводу религии и ее выбора. С Настей я чувствую сходство в том смысле, что мы в одной семье родились, имели примерно одинаковое воспитание, между нами разница всего год и девять месяцев. Но у нас такая разная реакция на это все. И мне было интересно, как это так и почему это так.
– Насколько сложно было вам принять ее выбор?
– Ей было 13 лет, а мне 15. Я, тогда еще подросток, не умея правильно общаться, быть лояльной, оберегающей, очень злилась, возмущалась, пыталась ей рассказать, как ей правильно жить и что ей делать с этим выбором. Пыталась запрещать. Мол, я же старшая сестра, я знаю, как надо. Такая токсичность с моей стороны. У всех бывает максималистский период, особенно в семье.
– Легко ли вам было войти в доверие к монахиням и послушницам, разговорить их?
– В общем, это я поняла уже позже, но поначалу они действительно с опаской к нам относились, потому что перед тем у них был плохой опыт с телевидением и с печатными изданиями. Несмотря на то, что старших монахинь я знала еще с детства и они меня знали, все равно это был достаточно длительный путь, чтобы найти взаимное доверие.
Интересно, что почти все монахини имеют травматический опыт с их семьями и окружением: все вокруг хотят дать им какие-то советы, хотят изменить их выбор или считают, что имеют право принять решение за них. Поэтому сестры уже заранее находятся в позиции обороны.
– Интересный поворот: раньше за девушек делали выбор, отдавая в монастырь, а сейчас за них пытаются сделать выбор, не пуская их в монастырь.
– Я, кстати, потом уже на показах слышала от людей из разных стран такие истории, когда в очень религиозной семье, например, матери снился некий сон, и она решала, что нужно подарить свою дочь Богородице. Ребенка 11–12 лет просто сдавали в монастырь, и это в наше время. А в монастыре Насти действительно противоположная ситуация. Девушки хотят туда, а семьи против.
– Что было самым сложным лично для вас?
– Это, конечно, вызов, когда ты берешься работать над фильмом, связанным с семьей, детством, личными переживаниями. Никогда не знаешь, в какой момент и что с тобой может произойти, как с этим быть. Интересная, но сложная работа. Мне иногда было страшно, что я не смогу закончить работу над фильмом, потому что я сама не понимала до конца, что происходит. Было опасение, что я умру слишком рано. То есть пока не закончу работу, я не могу умереть. Эта штука есть у многих авторов. Какое-то чувство ответственности, если ты уже за что-то взялся, то ты должен довести это до конца.
– Съемки принесли вам те ответы, которых вы искали?
– Очень много каких-то осознаний и ответов я получила, много таких процессов происходило, которых я не ожидала. Первое, самое важное: я поняла, что не имею права диктовать своей сестре и вообще никому, как правильно жить. Я начала работать в кино, когда мне было 20 лет. Я уже позже поняла, что у меня все равно присутствовал юношеский максимализм и ощущение того, что я вообще могу все что угодно сделать в этой жизни, и с фильмом, и с выбором других людей. Я думаю, это был процесс взросления в том смысле, что я поняла, что могу нести ответственность только за себя. Это может звучать банально, но в моем случае именно фильм дал мне это осознание. И не только в отношениях с сестрой, а также через различные процессы внутри команды и различные этапы работы над фильмом.
– Получается, киносъемка – как инициация во взрослую жизнь?
– В моем случае так и получилось. У каждого человека в жизни это разный момент. У кого-то это университет, или рождение ребенка, или первая работа, а в моем случае инициацией действительно стал фильм.
– Каковы ваши отношения с сестрой теперь?
– Они стали в каком-то смысле теснее, потому что я провела очень много времени в ее жизни и в жизни людей, которые выбрали тот же путь, что и она. Правила, по которым она живет, ценности, которым она подчиняется – я это все очень глубоко исследовала. Но в каких-то вещах, наоборот, детская близость и открытость стала более сдержанной. Потому что мы поняли, что у нас разные взгляды на жизнь. Какими-то вещами она просто не хочет, чтобы я с ней делилась, а я так же не хочу быть с ней открытой по поводу каких-то вещей. Детское, сестринское слияние уступило место отношениям двух взрослых людей, которые имеют очень разные жизни несмотря на то, что они из одной семьи. Мы уже разные.
– Монахини уже все видели фильм?
– Нет. Я даже не знаю, как это устроить, потому что в конце съемок они все отбыли в Италию и оттуда разъехались на миссии по всему миру. Они все сейчас не вместе и постоянно перемещаются, каждые три года меняют миссию, даже вместе в одной точке не могут собраться. Мне кажется, что это был бы очень важный опыт с ними всеми вместе посмотреть фильм на большом экране. Недавно переписывалась с одной из монахинь, она сейчас в США. И она заметила: "Мы остались вместе только в твоем фильме".
– Вы думаете еще возвращаться к темам семьи и религии?
– Когда я заканчивала фильм, то пообещала себе, что никогда больше ничего связанного с семьей не буду делать. Потому что это слишком сложно. Но сейчас у меня есть в мыслях проект о моей бабушке, которая была учительницей украинского языка, директором музея и достаточно образованной женщиной. В 1990-х была вынуждена из-за экономического кризиса эмигрировать в Италию, как многие люди из Украины. Она там проработала 20 лет, и это очень интересное явление, много частиц паззла, из которых хотелось бы собрать ее жизнь, и не только ее. А сейчас есть эмиграция в немножко другом формате, и в целом все эти волны в разные времена тоже мне интересны и важны для исследования.
