Четвертого июля Московский городской суд вынес новый приговор Алексею Навальному: по делу о создании экстремистского сообщества его приговорили к 19 годам колонии особого режима. Суд проходил в исправительной колонии № 6 во Владимирской области, где Навальный уже отбывает другой, девятилетний срок.
Что может произойти, если Навальный все-таки выйдет на свободу в России? Будет ли он участвовать в политической жизни – в интервью Настоящему Времени рассуждает политолог Руслан Айсин.
– Как вы считаете, возвращение Навального в Россию два с половиной года назад было ошибкой?
– Вы знаете, он сам принимал это решение. Он все-таки политик, решил рискнуть. Иной вопрос, что этот риск не увенчался успехом. Поэтому говорить об ошибке я бы не стал, потому что он сознательно пошел на обострение ситуации. Видимо, на что-то рассчитывал. И в этом смысле он совершил большой и смелый поступок.
Многие говорят о том, что если бы он остался в эмиграции, он бы смог координировать своих сторонников. В этом тоже правда есть, но вторая правда заключена в том, что он сознательно пошел на то, чтобы стать узником совести, условно говоря, Манделой. Это тоже одна из стратегических линий политика, коим, бесспорно, является Навальный.
Как известно, история не знает сослагательного наклонения, поэтому, наверное, трудно говорить о том, что не состоялось.
– Если бы сейчас Алексей Навальный находился в Германии или любой другой стране, не в России, то в целом российская оппозиция была бы сильнее?
– Я не думаю, потому что слишком силен тоталитарный режим, который громит все и вся. Поэтому в этом смысле он, конечно, присутствовал бы медийно, может быть, ФБК был бы более цельным, а не то, что мы сейчас наблюдаем: они сейчас находятся немного в таком внутреннем раздрае. Он бы, наверное, придавал какую-то живость всему этому. Но я не думаю, что принципиально что-то бы менялось, потому что природа российского режима такова, что он пока что кратно сильнее российской оппозиции.
– Навальный, сидя за решеткой, пытается принимать участие в политической жизни России: организовывать какие-то акции, делать политические заявления. Но кажется, что все эти попытки становятся все менее значимыми, менее видимыми. Или нет?
– Судя по всему, действительно так. Все-таки война затмевает собой все и вся. Пожар войны сжигает все: здравое и нездравое. В этом смысле Навальный в этой повестке уже тонет, хотя он пытается присутствовать в информационной повестке, каким-то образом писать в соцсетях. Но он уже не гвоздь политической повестки.
Вообще, многое, конечно, изменилось за эти полтора-два года, что он находится за решеткой, потому что вообще поменялась диспозиция и внутри России: многое стало радикально иным. Сейчас даже те вещи, которые они озвучивали, предлагали, уже не кажутся столь актуальными. Борьба с коррупцией, понятно, людей уже не вдохновляет, потому что все понимают, что надо сносить режим.
Или сейчас еще в активную фазу входят идеи сепарации от России, самоопределение народов. Это тоже то, что пока команда Навального не может сформулировать или смонтировать в какую-то свою повестку. На мой взгляд, это для них сейчас большая проблема: как действовать с теми национальными регионами, которые хотят отделиться и требуют особых прав. Тут тоже им нужно, на мой взгляд, перестроиться и переформулировать, возможно, какие-то свои политические программы.
– Вы говорите о том, что информационное поле перебила война и Навальный сейчас уже не гвоздь всех новостей. Но тем не менее успевает ли Навальный за этой информационной повесткой? Разумно ли он, как вы считаете, реагирует на эту войну, которую развязала Россия?
– Я думаю, что политтехнологически, конечно, Навальный или его команда действуют очень верно. Действуют ли они правильно идеологически – мне здесь трудно говорить, потому что они придерживаются собственной определенной линии. Наверное, у них есть какие-то внутренние установки. Но в целом изначально позиция Навального была одна по украинскому вопросу, в том числе по Крыму, и мы видим, как она меняется, что тоже говорит о его качествах политика: он прекрасно понимает, что обстоятельства меняются и необходимо менять свою позицию. Кто-то может его упрекнуть в том, что он предает собственные идеалы, на которых он стоял несколько лет назад. Это опять-таки вопрос дискуссионный. Но я думаю, что он старается шагать в ногу с политическими веяниями.
Иной вопрос, что если, например, Алексей Навальный освободится вследствие того, что режим падет, сможет ли он стать объединяющей, интегрирующей фигурой для российского общества? Это тоже большой вопрос, потому что он является иконой для либерального оппозиционного лагеря. А этот сегмент в России не очень большой, это достаточно небольшая прослойка. Да, она урбанизирована, образованна, это молодежь.
– Очень удивляет неожиданное заявление Навального об Игоре Стрелкове, который принимал участие в захватах админзданий в Украине в 2014 году, который признавался в том, что он начал эту войну, и которого в Гааге обвинили в ответственности за сбитый Boeing. Но для Навального Стрелков стал политическим заключенным. Объясните, для кого было сделано это заявление? С кем заигрывает Навальный?
– Это действительно странное заявление, с одной стороны. С другой стороны, он, возможно, пытался проявить солидарность "сидельцев". Такое тоже было, и мы знаем, что когда сидели в 30-е годы по 58 статье, такое было. Но называть Стрелкова "политическим сидельцем" – это, на мой взгляд, было не очень верно, потому что Стрелков преступник, Стрелков – это человек, который составлял основу этого режима и активно участвовал в захвате украинских территорий. Он жертва разборок внутри башен Кремля. Но Навальный решил сделать какой-то ход и, на мой взгляд, этот ход не очень удачный, потому что если даже он хотел привлечь сторонников Стрелкова каким-то образом, то мы увидели, что на защиту Стрелкова, кроме полутора десятков сумасшедших, никто не вышел. Это говорит о том, что электоральная или политическая база "стрелковщины" очень маленькая. Поэтому заигрывать с этой статистической погрешностью было ошибкой.
