Петербургские волонтеры ежедневно встречают беженцев с оккупированных Россией территорий, затопленных после прорыва плотины Каховской ГЭС. Едут они на поезде Евпатория – Петербург. Как правило, большинство украинцев продолжает путь дальше в ЕС. Но хотя бы один день эти люди проводят в Петербурге. Проект Север.Реалии рассказывает истории тех, у кого уничтожен дом.
Поезд Евпатория – Петербург прибывает каждый день на Московский вокзал в 13 часов 1 минуту. На перрон выходят загорелые отдыхающие, российские военные, вернувшиеся с войны из Украины, и беженцы. Последних встречают волонтеры.
"Встречает не один человек: если люди остаются хотя бы на сутки или до утра следующего дня, то нужен кто-то, кто приютит, – рассказывает волонтер Марина (имя по ее просьбе изменено – СР). – Не всегда встречающий и тот, кто приютит, – один и тот же человек. Поэтому надо, к примеру, встретить, покормить, купить необходимое сразу – например, если человек или семья совершенно без связи, то им нужен телефон, или сумки у людей нет, а есть несколько полиэтиленовых пакетов с вещами, которые успели спасти от потопа, – и отвезти украинцев туда, где они будут ночевать. А бывает и так, что подбегаешь к платформе, чтобы пересечься с людьми, которых встречаешь не ты – просто ты уже в курсе, что у них нет даже обуви, есть только шлепки резиновые, и ты бежишь, чтобы передать им эту обувь".
Так, собственно, и было с одной семьей, которая спасалась от потопа на крыше в селе недалеко от Олешек и была вывезена волонтерами.
У всех троих на ногах были резиновые шлепки с въевшейся глиной, у всех обожжены солнцем руки и лица
"Я увидела их, когда они шли от вокзала, – это были немолодые супруги и их сын лет 35. Их должна была покормить другая волонтерка, – вспоминает Марина. – Я уже приехала с новыми чемоданом, обувью, зонтиками – дальше они собирались в Польшу. У всех троих на ногах были резиновые шлепки с въевшейся глиной, у всех обожжены солнцем руки и лица, а глава семьи показал мне, во что превратился его паспорт – документ упал в мутную воду, сын едва достал. Фото отклеилось, а сам паспорт скукожился, когда высыхал. У него еще была ксерокопия паспорта, которая не намокла. Как я узнала потом, главу семьи не пропустили российские пограничники из-за такого паспорта, хотя жена и сын прошли, а мужчину вернули в Петербург на рейсовом автобусе. Но через день его все же пропустили, он воссоединился с женой и сыном в Нарве, и семья поехала в Польшу. Там живут их старшая дочь и внучки, которые смогли уехать еще в прошлом году – тоже с помощью волонтеров".
Среди "каховского потока" очень много пожилых и даже совсем старых людей, говорят волонтеры. Все они с украинскими паспортами, все они никуда не хотели уезжать из своих сел, от своих домов и своего хозяйства. Многие хотели просто дождаться, когда весь этот ад закончится, кто-то говорил откровенно, что мечтали "дождаться освобождения". И вот теперь они оказались оторваны от родной земли – окончательно, бесповоротно, на закате жизни. И едут в незнакомый мир, в котором они никогда не были. В основном они едут к детям, которые уговаривали их уехать давно, как только началась оккупация. Они выходят на перрон со своими палками, в очках с обмотанными резинками дужками, с сумками-челноками со спасенными от воды вещичками, совершенно растерянные. Некоторых волонтеры встречают, катя перед собой инвалидные коляски, иногда требуются даже носилки.
Все вещи Тараса утонули вместе с его домом, всей его жизнью, могилой жены
"Я помню дедушку Тараса 1940 года рождения, просидевшего на крыше своего дома в Олешках несколько дней, – говорит Марина. – Дедушку соседи на лодке сняли с крыши, и он приехал в Петербург с помощью волонтеров. На нем были обрезанные галоши с войлочной стелькой, в которые въелась глина, штаны и рубашка, выданные волонтерами. Все вещи Тараса утонули вместе с его домом, всей его жизнью, могилой жены. Я вела Тараса под руку от машины до ортопедического салона, чтобы купить ему обувь на его искалеченные артритом ноги. В салоне дедушка громко сетовал на порушенную мирную жизнь, рассказывал, что уже десять лет вдовец и никогда не думал, что дом его утонет. "Кому, зачем это (война) надо было?" – жаловался дедушка, пока ему подбирали обувь.
Ступни у Тараса были скрючены, одного пальца на ноге нет, ходит с трудом. Он, ребенок той войны, переживший ту оккупацию, тяжело работал всю жизнь. Он был и водителем "скорой", и трактористом, и завхозом, и учителем труда в школе. Вырастил сына, который так давно зовет его в Польшу. Но дедушка хотел умереть на своей земле.
Марина рассказывает, что подобрать летние ортопедические туфли для больных ног дедушки ей удалось, но это была не единственная задача.
Вся эта стариковская команда уже покинула Россию, они едут к родным
"Дальше мы двинулись в оптику, чтобы хотя бы протереть и вычистить линзы у очков. У Тараса зрение минус 12. Я мечтала о чуде – вдруг подходящие линзы есть в наличии, мы бы сделали Тарасу новые очки. Но, увы, таких линз нет, изготовление займет несколько дней, а Тарас и еще две бабушки с затопленных территорий на следующий день уехали с автоволонтером к границе. Поэтому мы лишь протерли линзы, купили футляр и спрей для очков. Да еще успели купить чемодан и сумки на колесах для бабушек. Вся эта стариковская команда уже покинула Россию, они едут к родным".
А еще Марина встретила приехавшую на таком же поезде семью из небольшого городка Таврийска – маму Ирину с двумя погодками 16 и 15 лет – Светланой и Олегом (имена изменены в целях безопасности, на оккупированной территории остаются родственники – СР). Их городок не затопило, поскольку он находится выше разлива, образовавшегося после взрыва плотины, но семья все равно решила уехать.
"Как началась оккупация, вот уже почти полтора года прошло – дети не учились, школа закрылась, а учиться онлайн в украинской школе было невозможно, потому что не было связи, – рассказывает Ирина. – Страшно было из дома выйти, жизнь вся замерла у нас. Не было нормальной работы, не открылась закрытая в начале оккупации больница. Русские поставили условие – получать российские паспорта, а Олегу уже 15 исполнилось, надо получать паспорт, но мы никто не хотим становиться гражданами России. Олег, стоя у пешеходного перехода у Московского вокзала, сказал мне, что столько людей, сколько он увидел сейчас за несколько минут, как сошел с поезда, не видел за все полтора года, потому что почти не выходил из дому".
Мужчина из Рубежного, восхищенно фотографируя Исаакий, сказал: "Как же я мечтал увидеть Петербург, но не при таких обстоятельствах…"
Света любит книги и хорошее кино и была очень рада, когда ее привели в "Подписные издания" на Литейном – у семьи было два дня до поездки к границе, и они попросили показать город. И они не исключение – семьи из разрушенных Мариуполя и Бахмута, затопленной Херсонщины нередко просят волонтеров показать Петербург. Даже если у них в запасе всего несколько часов перед коротким сном и отправкой к границе.
"И вот едешь так на машине с семьей или идешь с ними по Летнему саду или сидишь в кафе – и не выходит из головы, что все в жизни могло бы быть иначе, если бы не нападение России на Украину. Они бы просто приезжали к нам, а мы – к ним. В прошлом году один мужчина из Рубежного, ныне уже живущий в лагере беженцев в Германии, восхищенно фотографируя Исаакий, сказал мне: "Как же я мечтал увидеть Петербург, но не при таких обстоятельствах…" – вспоминает Марина.
"Мы уже не увидимся?" – "В этой жизни – вряд ли"
Ирина с детьми провели в Петербурге два жарких дня, гуляли в Летнем саду, по рекам и каналам, посещали музеи. А потом – машина автоволонтера, дорога на Ивангород, граница.
"Когда мы прощались, а это было накануне отъезда, мы стояли на Владимирском проспекте, обнялись. И Ирина спросила: "Мы уже не увидимся?" – "В этой жизни – вряд ли". Я уже не первый раз отвечаю на этот вопрос, понимая, что больше никогда не увижу всех этих людей, только будем писать друг другу в соцсетях, все реже и реже, но все равно будем. И они будут присылать фотографии своей другой жизни..."
Потом был 28-летний Андрей из села под Олешками. Он приехал без вещей, с ним не было связи, волонтеру назвали только номер вагона и показали фотографию. Марина узнала его и повела покупать телефон и сумку, накормила в кафе, потом повезла на Гумсклад, чтобы подобрать вещи, – у Андрея утонуло все. Времени было немного, надо было успеть на маршрутку до Ивангорода. Андрей поехал к границе самостоятельно, в Польше его ждут жена и трое малышей, младший сын родился месяц назад. Семью он не видел девять месяцев.
"Началась оккупация, русские зашли, но все время прилетало, – рассказывал Андрей. – Было страшно, мы позанимали денег, чтобы вывезти семью до границы с Россией, а там уже волонтеры помогли. Я остался, потому что боялся ехать: до 2017 года я служил в ВСУ, сначала срочную, потом по контракту, было опасно светиться. Работал на полях, помогал матери – нас у нее трое детей, я младший. Мама растила нас с братьями одна – отца лишили родительских прав, потому что он пил и бил нас. Старшего брата мама родила в 15 лет, образования не получила, всю жизнь перебивалась случайными заработками. Я хотел для своей семьи другой судьбы. Поэтому "бурсу" (профтехучилище – СР), где учился на тракториста, не закончил – жена забеременела, надо было работать, потом армия и контракт, хотел всегда обеспечивать семью сам".
Взрыв плотины Каховской ГЭС застал его в дороге.
Поток был такой сильный, что машину повело, едва не опрокинуло, вода прибывала стремительно, было страшно
"Вода нас догнала, когда мы с полей ехали, поток был такой сильный, что машину повело, едва не опрокинуло, вода прибывала стремительно, было страшно, – вспоминает Андрей. – Попросил у соседей весельную лодку и три дня с приятелем снимал с крыш стариков, женщин, животных. Однажды даже выудил выводок цыплят, сидевших на какой-то доске. На другой лодке плавал местный батюшка и тоже спасал людей и всю живность, которую мог спасти. А когда вода сходить начала, русские полицейские попросили быть понятым – чтобы трупы опознавать и фиксировать. Помню, как перевернули тело мужчины, у него все лицо было черным, опарыши уже поселились в волосах и за брючным ремнем и шевелились там. Утонувших людей и животных было много... А вообще, у нас в деревне до потопа все разделились. Бабушки некоторые за гуманитарку дрались и хотели русские паспорта, а молодежь вся была против России, да и некоторые бабушки тоже даже гуманитарку эту русскую брать не хотели".
Андрей уже покинул Россию, а Марина все вспоминает, как он говорил: "Когда русские пришли, русские искали, русские стреляли…" А ведь у Андрея у самого русская фамилия, но он украинец.
"Этот "каховский поток" практически весь такой – с чувством страны, без "всенетакоднозначно", что я слышала даже от некоторых мариупольских беженцев, лишившихся домов и потерявших близких. У этих людей, которые едут сейчас транзитом с затопленных территорий Херсонщины, проживших больше года в оккупации, есть четкое понимание того, кто в этой истории на кого напал", – говорит Марина.
Завтра она снова пойдет встречать поезд.
"Это рутина, ничего героического – встретить, накормить, купить, если надо, телефон, купить или взять на складе необходимые вещи, подготовить человека в дорогу. И потом услышать: "Мы с вами уже не увидимся?" И отвечать: "Наверное, нет. Не в этой жизни".
Полностью материал опубликован на сайте проекта Сибирь.Реалии
