Ева Нейман родилась в Запорожье. В 2000 году была стажером у Киры Муратовой во время ее работы над фильмом "Второстепенные люди". Изучала режиссуру в Академии кино и телевидения в Берлине. Ее дипломная работа "Пути Господни" в 2007-м была отмечена немецкой премией First Steps.
Свою первую полнометражную документальную картину "У реки" Ева сняла на Одесской киностудии. Там же были сняты художественные работы "Дом с башенкой" (2012) и "Песнь песней" (2015). Фильмы Нейман участвовали на международных кинофестивалях в Одессе, Роттердаме, Карловых Варах, Торонто, Шанхае, Лондоне.
Картина "Привоз" – это возращение Нейман в документальное кино. Главный герой фильма – один из самых старых рынков Европы. Ева показывает Привоз как большой дышащий организм, наполненный скорее мечтателями, философами и городскими романтиками, чем покупателями и продавцами. Все они приходят на рынок развеять свое одиночество и найти собеседников.
Мы поговорили с режиссером Евой Нейман о работе над картиной.
Фильм "Привоз" доступен на сайте до 31 октября (22:00 Киев/Москва).
– Вы начинали режиссерскую карьеру в документальном кино, но потом много занимались игровым. Почему вы решили вернуться в док?
– Можно сказать, у меня поровну документальных и игровых картин. Первый фильм у меня был документальный "Все по-старому", он был про моих теток в Одессе. Второй, документальный "Пути Господни", тоже был снят в Одессе. Он о беспризорниках. Потом у меня были три игровые картины. И сейчас вот "Привоз".
Вообще я очень люблю документальное кино. Это особенная свобода, адреналин. Я всегда хотела заниматься и документальным, и игровым. Просто у меня не было времени. Слава богу, я много занималась игровым. Решение вернуться не было каким-то особенным. У меня было перманентное желание снять документальное. А потом образовалась пауза в игровом, и я ею воспользовалась.
– Как родилась идея снять фильм про Привоз?
– Во-первых, все мои фильмы я снимала в Одессе. Так получилось. Я очень люблю этот город, а Привоз – это его эссенция. Одна моя героиня говорит, что, когда она хочет побыть среди людей, она идет на Привоз. А моя тетя, наоборот, говорит: "Если я хочу побыть одна, я иду на Привоз". И то и другое – верно. Быть на Привозе, дышать на Привозе – это такое совершенно органическое состояние для одесситов и для меня, хотя я родилась не в Одессе.
– Бабель – главный ориентир в описании Одессы, он ее мифологизировал через короткие рассказы. Ваш фильм тоже состоит из микроисторий, диалогов. Как вы работали со сценарием? Была ли какая-то рамка? Или это все сплошная импровизация?
– Главный мой источник вдохновения – "Метаморфозы" Овидия. Эта книга тоже состоит из более чем двухсот мифов: все это переплетено, нет начала и конца, но все имеет корни и последствия. Я очень хотела сделать фильм про метаморфозы, потому что, мне кажется, суть кино как произведения искусства – это метаморфозы.
Когда я очутилась весной на Привозе, я сказала себе: "Это оно! Здесь все – метаморфозы, здесь все о движении". С одной стороны, есть постоянство, с другой – все изменяется. Естественный цикл времен года, времен суток – это все метаморфозы. Главное для меня было показать это состояние, а после наступила импровизация. А если говорить о структуре, было ясно, что будет четыре времени года, от рассвета до заката.
– В самом фильме у вас появляются тексты Лукреция, Плутарха, а не Овидия. Почему вы их выбрали?
– Эти вещи – часть моего внутреннего багажа. Я как автор – тоже часть этого фильма. Конечно, в нем должен чувствоваться дух героев, но также и мой дух. Так случилось, что грузчик разделял мои взгляды по поводу Лукреция и тоже увлекался поздней античной прозой.
– Помимо предложенных текстов, которые читает персонаж, сама ваша съемочная группа становится частью фильма. Вы обнажаете киноприемы: камера становится персонажем, а герои откровенно признаются, что на них микрофоны, смотрят в камеру, смущаются. Насколько для вас было это важно, перейти от документального наблюдения к действию?
– Можно сказать, что это моя режиссерская позиция. Дело в том, что это присутствие камеры в фильме – обязательно. Этого не скрыть. Если документальный фильм – это фиксация состояния, то присутствие меня и моей камеры – это часть документа, часть этого состояния. У меня не было цели ничего скрывать, делать вид, что меня нет. На Привозе работает множество людей. Кто-то с яйцами, с рыбой, с помидорами, а я с камерой. У всех свой инструмент. Я была полноценным работником Привоза. Все было так же, как у всех. Никто не стеснялся, что стоит с помидорами. Я не стеснялась, что стою с камерой.
– Как долго люди привыкали к вам? Насколько быстро произошло ваше слияние с Привозом?
– Было по-разному. Некоторые люди были рады, другие со временем свыклись. Некоторые не свыклись и игнорировали. Тех, кто был против, в фильме нет. Но реакции были совсем разные. Я помню, как я проходила с камерой мимо какого-то магазинчика, там были контейнеры с трусами. Жара, работает вентилятор, и среди колыхающихся трусов сидит мужик, медитирует, видит меня с камерой и говорит: "Снимаешь? Тебе шо, вообще делать нечего?" Это было приятно.
– Он не дал разрешение?
– Нет, просто этот кадр не вошел. Много чего не вошло.
– Сколько всего часов вы отсняли? Как долго снимали? У вас ведь четыре времени года.
– Я открою секрет. Для того чтобы поймать зиму, мне нужен был снег. Словить снег в Одессе было сложно. А я еще и живу в Берлине. Мы ждали прогнозов, в какой-то момент появилась информация – послезавтра выпадет. Я тут же поехала, и действительно был снег. И это был единственный день за ту зиму в Одессе. Поэтому я сняла зиму всего за один день.
Когда я была в немецкой киношколе, нас учили снимать на пленку. И это было очень дорого. И когда эта пленочная камера тарахтела, при каждом повороте у меня все время в мозгу отдавалось: "Пять марок, пять марок, пять марок…" И поэтому я привыкла дисциплинированно включать камеру только тогда, когда я считаю, что сейчас что-то будет. Я очень экономно обращаюсь с материалом. По сравнению с тем, что я слышала, как снимают мои коллеги, у меня всегда вдвое меньше часов. В этом фильме, может, 50, не больше.
– Большая ли съемочная группа была?
– Привоз – это вещь темпераментная. Поэтому со мной всегда был охранник рынка. Служба охраны мне выделила его, чтобы он всегда меня сопровождал. Если у кого-то были возмущения, он был рядом. А в съемочной группе мне помогал мой муж – Саша Орешкович, он же был второй камерой. И у меня иногда была одна или другая ассистентка.
– А как вы работали со звуком?
– Это была катастрофа. Никакого звуковика у меня не было. Я работала сама весь съемочный период. Например, есть одна сцена в фильме, где две дамы сидят и обсуждают что-то перед бессарабскими винами. Мне померещилось, что у них может быть интересный разговор. Я подошла к ним и попросила оставить сумку, сказала им: "Куча дел, руки заняты. Можете присмотреть?" И они сказали: "Ну хорошо!"
Я отошла на довольно большое расстояние и начала их снимать. Что они говорили, я не слышала. Ну конечно, в этой сумке был микрофон. И таким образом у меня появилась сцена. После этого диалога я поблагодарила этих женщин за то, что последили за сумкой, и попросила разрешения снять их. Мы с ними познакомились. И я получила согласие на съемку.
– Видели ли ваши герои фильм?
– Я очень хотела показать фильм на Одесском кинофестивале. Но, к сожалению, началась война. В Одессе сейчас нет никаких показов. Так что нет, еще никто не видел.
– Вы знаете, что сейчас с Привозом?
– Привоз работает. Какое-то первое время он закрылся. Сейчас он опять возродился, но это не тот Привоз, который я снимала. Его начали реконструировать во время моих съемок. Теперь он совсем не похож на то, что есть в моей картине. Там осталась только небольшая часть от старого места. Но в Одессе всегда все меняется. У Одессы есть такое специальное свойство, как у Феникса, – перерождаться. Волшебное место. Я надеюсь, что новый Привоз тоже придет в себя и станет снова Привозом.
– На Привозе мы видим органичное сосуществование представителей множества национальностей. Вы сказали, что Привоз – это эссенция Одессы, насколько он может быть эссенцией Украины?
– Наверное, я себя чувствую лучше всего в Одессе именно из-за этой разноцветности, из-за этого свободного сосуществования разных людей. Это не гомогенное общество, в котором существуют люди с очень разными мнениями, всем можно по-разному думать и тем не менее по-человечески друг к другу относиться. Я считаю, что в Европе такого нет.
Одесса – это действительно многонациональный город. Я родилась и выросла в Запорожье, там были разные национальности, но не до такой степени, как в Одессе. Говорили там по-русски. Продолжают говорить по-русски. Многие. Но мне хотелось бы жить без национальных вопросов. У каждого есть что-то свое, и это только обогащает жизнь всех вокруг. На примере Одессы, на примере Привоза это видно.
