Есть ли в России беженцы из Афганистана и сколько людей могут обратиться за этим статусом в связи с событиями на родине – об этом в эфире Настоящего Времени мы спросили Евгению Лезову, консультанта по миграционным вопросам комитета "Гражданское содействие".
— Вы понимаете, сколько всего людей были вынуждены оставить свои дома и сколько из них попытаются покинуть Афганистан?
— Я думаю, что никто на этот вопрос ответить не может. В Афганистане на данный момент приблизительно, по очень грубым подсчетам, 38 миллионов человек. Я думаю, речь будет идти о миллионах.
— Сколько человек уже обратились за помощью именно в вашу организацию за последние месяцы?
— Да, мы видим, конечно, серьезный рост: за август к нам обратилось 95 человек, и это где-то на порядок больше, чем за предыдущий месяц. Но нужно понимать, что пока к нам обращаются те люди, которые являются так называемыми беженцами на месте. То есть ситуация, которая не дает им возможности вернуться на родину, возникла в тот момент, когда они уже находились в России.
— То есть они уже были в России и не хотят или не могут возвращаться?
— Да. Самые последние, кто успел приехать, – это [те, кто приехали] по FanID на Чемпионат Европы. Единицы, у которых были такие возможности, у кого были деньги. Вот они приехали, они чувствовали уже, к чему все идет.
Помимо этого, к нам пошли сейчас просто практически все, мне кажется, афганские студенты, которые здесь учатся. Особенно бюджетники – это люди, которые не понимают, что будет дальше. Если даже они не закончили еще обучаться и у них была бы возможность учиться еще следующий год, например на бюджете, но они не понимают, будет ли у них [теперь] такая возможность. Останется ли страна той страной, которая была готова платить за их обучение, или это будет совершенно другая страна, которая будет в этом совершенно не заинтересована. И они, конечно, в панике все.
Есть, например, государственные служащие, полицейские, которые проходят у нас [в стране] стажировку. Им тоже просто повезло, что они оказались в этот момент на стажировке уже в России. Они, естественно, сейчас тоже все будут обращаться за убежищем.
То есть все афганцы, которые на данный момент находятся в России, в общем-то, могут рассматриваться как беженцы: те, которые находятся давно и которым отказывали уже, и те, которые не собирались обращаться [за этим статусом] при прошлом правительстве, но теперь вынуждены это делать. Они, конечно, все боятся возвращаться. И они боятся за своих родных, которые остались в Афганистане. Но пока вытащить их возможности я не вижу.
— В России какая процедура ждет этих людей? Что им предстоит пройти, чтобы получить статус беженца?
— В России эта процедура выглядит так: есть две системы убежища. Первая – это статус беженца, который Россия обязалась предоставлять в соответствии с международной конвенцией, которую подписала. И есть дополнительный статус, который называется временное убежище: так называемый гуманитарный статус, который предоставляется на год. Его, в зависимости от ситуации, можно продлить на следующий год, и на следующий, – если ситуация, которая привела к тому, что человеку дали убежище, осталась прежней.
Несмотря на то, что этот статус дополнительный, в России он фактически единственный работающий. Потому что статус беженца в России практически никому не дается. У нас на сегодняшний момент всего находится, по-моему, меньше 500 человек со статусом беженца – это вообще ничто.
— По вашим оценкам, по вашим ощущениям, эта ситуация будет сравнима по масштабу в мире с миграционным кризисом 2015 года?
— Я думаю, да, [бежать будут] все, кто будет иметь хоть какую-то возможность. Понимаете, очень много категорий людей, которые имеют совершенно обоснованные веские причины опасаться за свою жизнь. Это и чиновники, и сотрудники любых государственных структур – те, которые сотрудничали с прошлым государством. Чем выше была их должность, тем больше для них опасность. Но необязательно быть каким-то высоким чиновником, чтобы к тебе могли прийти, вытащить и наказать.
— Иногда достаточно просто быть женщиной.
— Женщины – да, это отдельная категория, совершенно верно. Если, не дай бог, ты одинокая женщина, женщина, которая вела какую-то публичную работу... А очень много женщин, например, были преподавателями, журналистами, дизайнерами – все эти женщины сейчас заперты по домам, они не имеют возможности высунуться на улицу, потому что им страшно. В лучшем случае к ним не придут, просто постучавшись в дверь, это в самом лучшем случае. Но если они выйдут на улицу, если они будут пытаться продолжить свою работу, то я бы не гарантировала их безопасность и жизнь.
