Волонтерка правозащитного центра "Вясна" Евгения Бабаева рассказала в эфире Настоящего Времени, как сотрудники Департамента финансовых расследований (ДФР) пытались завербовать ее после задержания 14 июля во время массовых обысков в Беларуси.
Бабаеву задержали в Минске и отвезли в ДФР. По ее словам, ей предъявили статью о неуплате налогов, а после этого на 72 часа поместили в ИВС. Бабаева отметила, что сотрудники ДФР при обыске удивились, что она и ее муж являются гражданами России. Пока она была на Окрестина, сотрудники ДФР разговаривали с ней без адвокатов.
После выхода на свободу Евгения Бабаева покинула Беларусь.
— Расскажите, как вас задержали?
— Если говорить согласно бумагам, задержали меня, когда я была в Департаменте финансовых расследований, потому что когда пришли ко мне домой, провели обыск, статуса у меня никакого еще не было. И, соответственно, фактического задержания не было. Домой ко мне пришли где-то в начале десятого, ушли мы оттуда где-то около 11, а само задержание официально у меня с 13:15. И решение о моем задержании было принято после неформальной беседы с сотрудниками Департамента финансовых расследований, которая проводилась без протокола, без записи и, естественно, без моего адвоката.
— Белорусские силовики не знали, что вы гражданка России?
— Я так думаю, что в Следственном комитете какие-то люди наверняка знали, но именно те сотрудники, которые пришли ко мне домой и пришли на обыск, они не знали.
— Когда вас задержали, узнали, что вы россиянка, и удивились этому? Как-то изменилось после этого отношение?
— Мне кажется, что этот факт немножко напряг их, если честно.
— Расскажите, пожалуйста, как происходил процесс вербовки?
— Я вообще в принципе опишу, как это происходит, потому что хотелось бы осветить некоторый факт с точки зрения правозащиты. Уже всем известный ИВС Окрестина – там на втором этаже находятся специальные комнаты для встречи с адвокатами, для допросов. И это комнатка, в которой оборудована маленькая клетка – полметра на полметра, – которая стоит, прибитая к полу. Очень жесткая неудобная табуретка, на которой в принципе невозможно долго сидеть. Ты сидишь в этой маленькой клеточке, и вокруг тебя находятся свободно перемещающиеся люди.
Я сидела в этой клетке, вокруг меня – три сотрудника ДФР. И, честно говоря, они пытались подойти с позиции таких очень добрых и заботливых людей, которые очень хотят, чтобы у меня все было хорошо, которые якобы прекрасно понимают, что я вообще здесь ни при чем, что они хотят меня, наверное, спасти даже. И когда я услышала их риторику, я поняла, что им что-то от меня надо. И фактически я в какой-то момент пошла ва-банк, сказав им: "Я знаю, что нужно вам, а вы знаете, что нужно мне. Давайте будем работать". И они сказали: "Евгения, хотите ли вы выйти завтра через 72 часа в статусе свидетеля?" Я говорю: "Да, конечно, хочу. В чем вопрос?" После этого они пытались давать мне какие-то словесные гарантии того, что меня освободят, пытались пенять на то, что они мне дают слово трех офицеров. Но я сказала: "Нет, слова – это не гарантия. Давайте будем подписывать бумаги".
И после этого я сначала одну бумагу написала собственноручно, где было заявление о том, что я, такая-то, хочу и буду оперативным сотрудником под прикрытием, это было адресовано Департаменту финансовых расследований. И еще одну бумагу мне вручили, она уже была предварительно распечатана, туда нужно было внести только свою фамилию, выдуманный псевдоним и расписаться. Она была адресована начальнику ГУБОПиКа.
— Вам подробно объясняли, на кого вы должны были совершать доносы? Это все было связано с правозащитным центром "Вясна" или не только?
— Это было связано исключительно с правозащитным центром "Вясна". Как вы уже знаете, это статья "уклонение от уплаты налогов", а у меня еще была статья "пособничество преступной организации". Была только речь о "Вясне". Я так понимаю, что они пытались найти, где же там налоги, где же там уплаты, и с помощью меня выяснить, есть ли там что-то такое. Никаких подробностей – на кого, как, зачем. Я думаю, это было бы после связи с сотрудником.
— Вам выдают телефон, вам дают псевдоним и выпускают на свободу. Что дальше?
— Не совсем так. Телефон мне не физически дали – смартфон, – а просто написали на бумажке номер телефона, с которым я должна была связаться, а псевдоним я выбрала сама – это первое, что в голову пришло.
— Из какого перечня выбирали псевдоним? Или из головы взяли?
— Из головы. Я не знаю почему, но первое, что мне пришло в голову, – это то, что при рождении меня очень долго не знали, как назвать, и папа хотел назвать меня Жанной. Я не знаю, почему такая мысль пришла в голову.
— Вы должны были быть агентом под именем Жанна?
— Да. Я это имя вписала в эти бумаги.
— Вас выпустили на свободу через сутки?
— Да, получается, на следующий день кончились мои 72 часа, ровно через 72 часа меня вызывают из камеры с вещами, я встречаю следователя – вообще другого, в первый раз его видела, – который отдает мне мои паспорта. Я подписываю подписку о том, что обязуюсь являться по вызовам. Я выхожу, меня встречают друзья, меня встречал мой муж, адвокат. И по пути домой было принято решение, что мы будем уезжать.
— После того как вас выпустили на свободу, эти сотрудники, которые проводили с вами беседу, пытались как-то с вами связаться?
— Это очень интересно. Естественно, со мной они уже никак не свяжутся, потому что телефон-то у меня конфисковали, а сим-карта моя была там. Никак они не свяжутся со мной. Но мой адвокат сообщил, что в понедельник ему уже звонили из Следственного комитета и спрашивали, где я, якобы они не могут со мной связаться. Но тут возникает вопрос: а как они пытались со мной связаться? Неужели они звонили на конфискованный телефон? Это довольно интересно. Якобы они волнуются, что я с ними не связалась.
— Когда вы приняли решение покинуть страну, вы понимали, что пересечение границы может быть риском для вас?
— Безусловно. Я очень сильно нервничала. Я больше суток не спала, ничего не ела, потому что очень сильно переживала. Но у меня была какая-то внутренняя уверенность, что все сложится благополучно.
— Это был минский аэропорт или наземная граница?
— К сожалению, я проконсультировалась со своими коллегами, и мы решили, что мы не будем раскрывать подробностей этого, потому что, помимо меня, в Беларуси еще остаются люди, которые, скорее всего, будут уезжать, улетать. И ради их безопасности хотелось бы пока молчать об этой информации.
— Кому-то из ваших коллег еще предлагали сотрудничать таким образом?
— Я, честно говоря, не знаю. Понимаете, как получилось. В тот день, когда я шла домой, когда ко мне пришли с обыском, я уже читала информацию о том, что где-то уже были обыски. Но это были люди – Белявский, Стефанович, фактически такая вышка "Вясны". И у меня были в голове такие мысли: где я, а где они, при чем здесь я вообще? Из волонтеров фактически задержали только меня – больше никого.
Я не думаю, что людям, которые уже много лет в "Вясне", они бы осмелились предложить хоть какую-то сделку, потому что абсолютно исключено, что они согласятся вообще под каким-либо предлогом.
— Может, вы связываете с тем, что вы гражданка России, поэтому вам предложили сотрудничать?
— Возможно, они расценили это как некую мою уязвимость и решили, что, будучи на стрессе, на страхе, я буду готова на все. Мне так показалось.
— Вы знаете что-то о коллегах, которые продолжают оставаться в изоляторах?
— К сожалению, нет. Пока кроме статей и того, что вменяют, никакая информация не доходит. Знаю, что они, к сожалению, еще в заключении. Мне известно только то, что есть в СМИ.
