В апреле 2021 года исполнилось 35 лет трагедии, произошедшей на Чернобыльской атомной электростанции. Историк и доктор исторических наук Георгий Касьянов рассказал Настоящему Времени о политических последствиях чернобыльской катастрофы.
– Существует довольно популярное мнение, что чернобыльская авария стала толчком для развала СССР. Как вам такая оценка?
– Таких толчков было несколько. Действительно, чернобыльская авария была одним из них, поскольку сильно было подорвано доверие к центру в Москве, и слишком очевидной была довольно масштабная ложь, и слишком очевидным стало то обстоятельство, что люди увидели, что человеческая жизнь, жизнь граждан мало что значит для власти.
Очень много вылезло фактов. В частности, тот факт, например, что Украина была чемпионом по количеству ядерных электростанций, одна из самых густонаселенных республик. Так что тут вкупе довольно большое количество факторов, которые в итоге серьезно сыграли на то, что к власти, к которой и так уже к этому времени относились во многом на уровне анекдотов, стали относиться еще хуже. Да, подъему антисоветских настроений Чернобыль очень сильно способствовал.
– Я хочу об этой огромной лжи поговорить. Первые сообщения об изменении фона вообще прозвучали из Швеции. И только спустя пару дней на советском телевидении коротко, на 20 секунд, появилось сообщение, что произошла такая катастрофа. Я с детства помню, что это такая, наверное, историческая память сформирована у целых поколений о том, что если, не дай бог, случается какая-то авария, то в семье все говорят: "От нас точно будут скрывать правду, поэтому лучше форточку закрыть, потому что правды мы не дождемся". Почему власть так долго не решалась сказать жителям о том, что произошла такая трагедия?
– Так было несколько факторов. Во-первых, они сами разбирались с тем, что там происходит, поскольку система власти и система управления была построена так, что могли просто не решаться говорить реальную картину. И, в общем-то, это сейчас уже известно, что даже люди, которые находились там на месте, они, с одной стороны, не до конца осознавали, что происходит, и по ходу того, что происходило, выясняли, что это такое и какими могут быть последствия.
А с другой стороны, действительно, пытались и начальству какую-то не очень адекватную картину подавать, ну а самое высшее начальство на самом высоком уровне, на уровне государства, конечно же, пыталось как-то это все скрыть. Но когда начали умирать олени в Лапландии, конечно, поняли, что уже скрыть невозможно. И пришлось признавать.
Что касается того, что прямо здесь происходило, я хорошо помню парад первомайский в Киеве, когда Киев уже был радиоактивный, в Киеве был дождь, кстати, после него. Ну и как-то ничего, вышли. Была велогонка мира, кстати, в эти же дни, ее тоже не отменили.
– Там даже, если я не ошибаюсь, глава Украинской ССР вышел на этот парад с внуком или с сыном, чтобы доказать [безопасность мероприятия].
– Я этого не помню, да, что-то такое было. Но дело в том, что тут еще в чем была заковырка. Дело в том, что люди, которые уже знали в верхах, они уже начали срочно эвакуировать своих родственников, своих детей, ничего пока еще не говоря населению. Конечно, еще дело в том, что боялись паники. Потому что паника, когда это стало известно, была большая в Киеве.
– Еще одно такое устоявшееся мнение, позиция, которую я часто встречаю: что чернобыльская катастрофа в том числе прекратила холодную войну. Согласны ли вы с такой оценкой?
– Это, конечно, преувеличение. Гораздо большее количество факторов. Но, конечно, один из факторов, способствовавших сближению с Западом, был тот, что нужна была, конечно, помощь практически всего мира для того, чтобы с этим совладать. Советский Союз, конечно, сам бы не справился ни экономически, ни технологически. Так что в каком-то смысле да, подтолкнуло.
– Я такую позицию слышала: что, мол, две сверхдержавы увидели, к чему может привести ядерная трагедия, поэтому холодную войну притормозили.
– Ну, может быть. Но это уже привнесенное соображение. Потому что к чему может привести, знали и без этого – проводились ядерные испытания. Не зря была договоренность на самом высшем уровне о прекращении ядерных испытаний. Просто с чисто военной и технологической точки зрения было понятно, что даже начали мерить, сколько Чернобыля в таком-то или таком-то заряде. И стало понятно, что если даже ограниченный ядерный удар, то это, конечно, сразу по всей планете.
– Правильно ли я понимаю, что это изменило отношение к ядерной энергетике именно в СССР, потому что до этой трагедии все-таки ядерная энергетика считалась символом технического прогресса?
– Да, даже появилась шутка в стиле черного юмора: мирный атом вошел в ваши квартиры. Тогда до этого говорили о мирном атоме как о чем-то, что приносит дешевую электроэнергию, ну а теперь стало понятно, как еще может войти мирный атом в случае, если произойдет нечто подобное.
– Георгий, вы как вспоминаете те дни? Было ли тогда вам страшно, или это все проходило из-за того, что не было достаточно информации?
– Я сначала не верил слухам, потому что из каждого утюга сообщали, что все в порядке, нет смысла беспокоиться, паника, это намеренно распространяемые слухи. Но после первомайской демонстрации и после заявлений высшего руководства, после того, как я от своих знакомых геологов, которые были в Чернобыле, узнал о том, что там происходит, конечно, я тоже не мог тогда в тот момент осознать масштабов того, что происходит, но стало понятно, что нужно [эвакуироваться]. Я своего сына отправил за пределы Киева, за пределы Украины, тогда ему было три года.
Но, в общем-то, не то чтобы было страшно, но было ощущение тревоги серьезное. Я хорошо помню бунт в нашем институте, у нас в кабинетах стояли датчики пожара, и на них был значок "изотоп", тот значок, что на реакторах. И был бунт, потребовали сотрудники, это советские-то времена, лояльные сотрудники потребовали поснимать эти датчики, и их таки сняли.
