Мещанский суд Москвы освободил под подписку о невыезде фигуранта "московского дела" Айдара Губайдулина. 26-летнего программиста обвиняли в покушении на насилие в отношении представителя власти – по версии следствия, на митинге 27 июля он бросил в сторону полицейского пластиковую бутылку, но не попал.
Второе заседание по делу Губайдулина закончилось очень быстро – обвинительница внезапно попросила суд вернуть дело в прокуратуру для уточнения обвинения. Заключенного в СИЗО программиста освободили в зале суда.
Губайдулин – не первый фигурант "московского дела", обвинения против которого неожиданно пересматриваются. СК уже прекратил уголовное преследование пятерых фигурантов дел о протестах, шестого, Егора Жукова, перестали обвинять в "массовых беспорядках", но нашли "экстремизм" в его видеоблоге на ютубе.
Программиста Губайдулина отпустили из СИЗО, где он провел более 40 дней, на фоне кампании в защиту актера Павла Устинова, приговоренного к 3,5 годам лишения свободы за то, что он якобы вывихнул плечо сотруднику Росгвардии.
Настоящее Время поговорило с Айдаром Губайдулиным.
— Вы в себя пришли немножко после СИЗО? Увидели маму, брата?
— Да, увидел и маму, и брата. Удалось провести немножко времени с друзьями.
— Вы понимали, какая вообще поддержка или неподдержка, какая атмосфера вокруг уголовного дела, в котором вас обвиняли, происходила здесь, на воле? До вас долетало в СИЗО что-нибудь об этом?
— До меня доходили какие-то весточки, постоянно приходили письма. Но я, конечно, не мог вообразить, какая колоссальная кампания развернулась здесь. Сейчас постепенно вхожу в курс дела.
— Вам было страшно в какой-то момент, или вам все еще страшно, или нет?
— Наверное, страшнее всего было в первую ночь задержания, когда меня задержали, когда был обыск и когда меня доставили в изолятор временного содержания. Дальше я уже как-то пришел в себя.
— Если не секрет, следователи вам говорили: "Ну все, парень, тебе грозит то-то и то-то, никуда ты не денешься"? Или нет?
— Нет, от следователей я ничего такого не слышал.
— Я почему спрашиваю. Я просто хочу узнать: а вы понимаете, может быть, вы просто себе представляете, общаясь с людьми, которые вели ваше уголовное дело, механизм того, что произошло сегодня в суде? Согласитесь, это довольно приятно для вас, неожиданно для всех.
— Механизм довольно сложно представить. Единственное, что я знаю, – что следователи, которые работали со мной, они люди подневольные, и что им руководство говорит делать, то они и делают.
— Объясните подробнее. Вы даже на них зла не держите?
— В основном они вели себя корректно. То есть никаких претензий у меня к их работе нет. С оговорками.
— А к судье?
— Сложно сказать. Мне кажется, судья тоже не слишком независимый в данном случае.
— Кто же проклятый неизвестный, кто же всем этим управляет?
— Какой-то закулисный кукловод.
— Скажите, когда вы были в СИЗО, вы наверняка общались с другими арестантами, не по вашему "московскому делу", вообще люди там как относятся к таким, как вы, которых на воле называют политическими заключенными?
— Я думаю, в СИЗО такая публика, это самые оппозиционно настроенные люди, которые вообще у нас в стране есть. Потому что они изнутри увидели всю эту систему, они столкнулись с полным беззаконием, и они однозначно настроены против действующей власти. И нас они поддерживают. Я встречался с мнениями, некоторые люди говорили, что это все бесполезно – бесполезно выходить на митинги, мы ничего не изменим.
— Оказывается, что-то можно изменить. Как вам кажется, ваше освобождение связано со сроком, который получил Павел Устинов перед вашим рассмотрением дела?
— К сожалению, когда я был в тюрьме, я ничего про этот срок не слышал.
— И про кампанию в его защиту, наверное, не успели узнать ничего?
— К сожалению, не успел. Но мне сегодня сказали, что очень много известных людей за него вступилось, и поднялся очень [широкий] общественный резонанс. Не знаю, может быть, как-то связано, может быть, нет.
— У меня сейчас будет один вопрос сложный, в смысле того, что у вас еще судебные заседания могут продолжаться, вы пока только под подпиской о невыезде, вы не оправданы, не освобождены. Если вам будет трудно на него ответить – не отвечайте. Или подберите слова правильно. Я сейчас объясню, почему: они касаются уголовного дела. Когда вы были на улице 27 июля, вы какие эмоции испытывали в момент, когда видели, как ведут себя полицейские и люди, которые туда вышли?
— Я думаю, любой нормальный человек, видя такую картину, испытывает одни эмоции – это возмущение несправедливостью.
— Можете описать кратко, что происходило на ваших глазах, что вы видели лично?
— Люди пришли на Лубянку. Дальше они почему-то никуда не пошли, сели отдыхать, кто-то стоял, кто-то сидел. И неожиданно возникли сотрудники Росгвардии и начали дубинками избивать людей, которые сидели.
— Просто били?
— Просто били, ничего не говоря, не призывая разойтись. Там никто порядок никакой не нарушал, никаких лозунгов не выкрикивал. Люди просто сидели отдыхали, переводили дух. И тут на них набросились и начали избивать дубинками.
— У вас новые друзья появились, или люди, которых вы раньше знали, открылись с новой стороны? Я имею в виду в связи с тем, что насколько я понимаю, ваши бывшие сокурсники и коллеги как-то очень активно за вас высказываются в поддержку.
— Да, я получил столько писем, столько людей во всей этой кампании участвовало, что я думаю, у меня сейчас появились десятки и сотни новых друзей. Это, конечно, очень приятно.
— Что вы будете делать в ближайшие дни?
— Завтра, как ни странно, я пойду на работу. Попытаюсь взять отпуск и как-то прийти в себя.
— Как ваша мама? Насколько я понимаю, она переживала это очень и очень сильно, тяжело ей было.
— Да, она очень сильно переживала. Сейчас она находится дома, отдыхает, приходит в себя.
