Режиссер рассказал, как работала его творческая мастерская в Кабардино-Балкарии и о том, чего он требовал и добивался от своих учеников и их работ, а также о своем отношении к "делу Вайнштейна", "делу Серебренникова" и к тому, что происходит с культурой в России.
Сокуров несколько лет работал на Кавказе на кафедре режиссуры кино и телевидения Кабардино-Балкарского государственного университета имени Бербекова. Фильм его ученика Кантемира Балагова "Теснота" летом 2017 года получил приз ФИПРЕССИ в программе "Особый взгляд" на Каннском кинофестивале. Но, по словам Сокурова, мало кто в России сегодня понимает, что такое современный Кавказ, и мало кто решается говорить о существующих в регионе проблемах. А на самом Кавказе "истерически чувствительно" относятся ко всем замечаниям "извне" по поводу того, что там происходит, и это приводит к большому количеству конфликтов.
"Кавказ неискренний"
— Мы из России совершенно не знаем, что такое Кавказ. Кавказ скрыт, он таинственный, он неискренний, очень поверхностный в поведении. Очень многие впечатления и размышления на этот счет обманчивы.
На Кавказе нет уже культуры старейшин, нет почитания родителей, нет этого инфраструктурного взаимодействия поколений и прочего. Ничего этого просто нет. Даже если это было при советской власти, то в новой России этого ничего уже нет.
Кавказ в новое время получил свободу, но у него нет возможности ей распоряжаться. Те, кто ей распоряжаются, мы знаем, как они распоряжаются. Этот регион – не часть России. И такого, чтобы там началось настоящее развитие, разнообразное национальное – такого, конечно, там пока нет.
И я все время говорю ребятам (в своей мастерской - НВ): давайте делать фильм только о человеческих отношениях, о деликатности. И открывайтесь больше, открывайтесь-открывайтесь-открывайтесь. Если надо – для начала говорите обо всем, о чем считаете нужным, кроме политики. Наберитесь опыта, мудрости и смотрите постепенно, что происходит. И не бойтесь своему собственному народу говорить то, что вы думаете о себе, как о части этого народа. Не бойтесь. На Кавказе крайне чувствительны, истерически чувствительны ко всяким замечаниям по поводу того, что происходит там. И там очень низкий уровень способности самокритики, как и во многих народах,
— Это рефлексия?
— Назовем это так, но проще – самокритика. Я все время ученикам говорю: посмотрите на русскую культуру, посмотрите на русских писателей, на композиторов. Посмотрите, как они открыли все недостатки русского народа, с разных сторон посмотрели на него. Смотрите на это, учитесь.
Я знаю, что многие на Кавказе готовы расстаться с Российской Федерацией. Я это знаю и говорю молодежи: "Если вам русские не нужны, русская культура уже не нужна (а многим на Кавказе уже она не нужна, и это естественно) – посмотрите хотя бы на это величие способности трезво и глубоко проникать в состояние национального характера.
"И парни, и девушки стреляли из Калашникова"
— У всей группе режиссеров, которых вы учили, в произведениях, которые они снимают, присутствует мощная национальная доминанта. Это, видимо, то, что вам нравится, то, чему вы их пытались научить?
— Вообще мы абсолютно канонический курс. Я показывал им вещи, которые, может быть, даже не решился показывать студентам в Петербурге. Мы анализировали все: поведение человеческого тела, состояние эмоций, чувство стыда... В общем, такие вещи, которые очень были важны.
Мы выезжали с ними в армию, все посидели в окопах, постреляли из всех видов оружия. Я хотел, чтобы они почувствовали, что такое холод стали, вес автомата, пистолета. И парни, и девушки, все стреляли из Калашникова, они поняли, что такое нажать на курок.
— Зачем вы это делали?
— Чем раньше человек, который стремится и хотел бы связать себя с культурой, начнет понимать эти тонкие психологические вещи, тем он тоньше и осторожнее будет ими пользоваться в будущем. Во всех смыслах: в словах или на делах, или в деле, показывая на экране, или самому применяя оружие. Может быть, кто знает, может, им придется когда-нибудь самим взять в руки оружие.
Так вот: эта моральная точка зрения на оружие, этот ракурс у них будет, есть в голове. Мы это с ними проговаривали. И проговаривали самочувствие: что происходит, когда человек в первый раз берет в руки оружие, и как он себя чувствует после первого выстрела.
Для многих первый выстрел из Калашникова – это было событие, огромное психологическое испытание. Один раз нажал, второй, третий. Это оглушительное событие. Не потому что оно громкое, а потому что оно психофизическое.
"Сексуальность, в общем, прекрасна"
— После "дела Ванштейна" и всего, что за ним последовало, вы чувствуете на себе как-то этот эффект как-то или нет, и как ко всему этому относитесь?
— Мне кажется это все странным, потому что сексуальность, в общем, она прекрасна. И мужское проявление мужчины к женщине прекрасно. И проявление некоей, может быть, не агрессивной, а некой фамильярности иногда – тоже по-своему прекрасно. А вот непонимание со стороны женщины природы этого всего прискорбно.
И мне кажется, что это тем более странно, что все это происходит в США, где общий уровень демократических размышлений, демократической практики довольно высокий. Мы часто оборачиваемся в их сторону: посмотрите, как терпим к гомосексуалистам американский мир, как там и в Европе открыто обсуждается возможность заключения браков...
Толерантность в размышлениях об этом очень важна для мира. И мне кажется, что иногда даже порнографические изображения гораздо безопаснее, чем политическая демагогия, это очевидно. А иногда эта порнографическая визуальность даже и полезна. Не зря это возникло, существует. Поэтому мне кажется, что это все просто как-то не по-умному.
"Нарушение конституционных норм – норма не только в России"
— Есть теория, что чем больше к власти раздается воззваний из творческой среды, вроде "Освободите Сенцова" или "Освободите Серебренникова", тем больше сила противодействия от вышестоящих лиц.
— Да, к сожалению, это так. И это противоестественно. Потому что если мы декларируем, что мы демократическая страна, что у нас демократическая Конституция, это противоестественно, так не должно быть, ни в коем случае так не должно быть.
Но нарушение конституционных норм – это норма не только в Российской Федерации, но, я думаю, что и во многих европейских странах тоже. Конституция перестала для многих быть "стражем", потому что у Конституции любой страны очень велика именно не юридическая, а моральная составляющая. Она очень общая, там есть какие-то термины, что нельзя очередным законом, вновь принятым, ухудшать положение населения, или "каждый человек имеет право на труд", то есть запрещена безработица. То есть конституция – это литературное произведение, которое не имеет никакого отношения к реальности. И это возможно именно в демократических странах.
— Но тем не менее Серебренников сидит. Как вам кажется, как ситуация эта будет развиваться, что будет? Можно ли что-то предпринять?
— Я хочу, чтобы он был освобожден, и, конечно, я хочу, чтобы он был освобожден немедленно. Но как это сделать – не знаю. Как изменить всю систему эту судопроизводства законными способами – я не знаю. Незаконным способом – у меня идеи нет.
— Революция?
— Нет, это абсурд, это не революционная повестка дня. Это серьезный порок в работе системы, которая на определенном промежутке времени обязательно будет такой.
Но то, что сейчас происходит у нас в стране, не является чем-то исключительным. К сожалению, это абсолютно соответствует этому этапу развития так называемой демократии, какой мы сейчас переживаем в России. Это пример эволюции. Как сделать так, чтобы эволюционно это все изменить, потому что после изменений будут те же самые русские люди? Ну придет Навальный к власти, простите меня, или кто-то другой – с кем вы работать будете? С теми же людьми. Коммунисты, которые проклинали до того христианство и церковь, вдруг стали все верующими. И что от этого, что это такое? Поэтому это, к сожалению, эволюционный процесс, должно пройти время. И с этим страшно смиряться.
"Моих возможностей бороться уже нет"
— Но непонятно в таком случае, нужно ли бороться вообще, или нет. Нужно бороться?
— Моих возможностей уже нет. Тем более, что я сам, конечно, совершаю ошибки, я сам наверняка где-то неправ и в деятельности своей я создаю несовершенные произведения, я не создаю гениальных фильмов. Я человек со многими недостатками, я слишком бываю страстный и слишком несдержанный, слишком резкий с разными людьми, в том числе с теми, кто там высоко. Я не пример для подражания. Я сам, наверное, в деятельности кинематографической, организационной деятельности совершал ошибки, и, может быть, в так называемой педагогической работе с ребятами я тоже совершал какие-то ошибки.
Поэтому у меня иногда, когда я говорю, возникает чувство большого стеснения. Я ловлю себя на том, что имею ли я право себя так вести? Почему сидит целый Совет по культуре, справа и слева сидят люди, к которым я отношусь коленопреклоненно, с огромным уважением, и это уважение к мастерам, к большим настоящим мастерам. И совет по культуре молчит, а я почему это говорю?
КОММЕНТАРИИ