В соцсетях – в основном англоязычных – есть такой жанр: кто-нибудь вывешивает фотографии из жизни Афганистана, или Ирана, или Ирака, сделанные в тот момент, когда жизнь там была (или казалась) другой, нежели сейчас. То есть лучше.

Обычно на этих фотографиях женщины, европейские прически, девушки в коротких платьях или юбках; дело происходит обычно либо в школьном классе, либо во дворе университетского кампуса, реже – на автостоянке, в торговом центре и даже в баре или ресторане. Фон подобных снимков представляет собой набор того, что плохие публицисты называют "приметами современности" – учебники, модернистская архитектура и дизайн, автомобили, самолеты, заводские трубы и так далее.

Иногда – на самых лучших фото – можно углядеть деталь иного мира, затейливый пуфик, кусок глинобитной стены, башню минарета вдали, даже навьюченного тюками мирного ослика где-нибудь на заднем плане. Эти детали намекают на то, что победительная драма современности, триумф модерна разыгрывается на фоне мира глубоко традиционного, старого и даже отсталого. Да-да, мы имеем право назвать его отсталым, вот они – приметы прогресса, которые пришли и победили.

Так что пусть милая старина тоже поприсутствует, но только в небольшом количестве и в качестве детали, вроде того же ослика, которого обгоняет стайка энергичных черноволосых девушек, будто из итальянского неореалистического фильма 1960-х. Только это совсем не Италия, не Запад, пусть даже и южный Запад, это Восток. И перед нами освобожденные женщины Востока.

Так эти фото были задуманы, сделаны и опубликованы, именно с такими намерениями и идеологической подоплекой. Визуальное воплощение триумфа современного мира над несовременным. Сейчас же, 40–50 лет спустя, те же снимки вывешивают в соцсетях исключительно для того, чтобы продемонстрировать крах современности и ее атрибутов в тех местах, наглядно продемонстрировать всю глубину падения и все могущество победившей там Традиции и Архаики. Как писал Державин, где стол был яств там гроб стоит. Хиджаб одолел короткие юбки. Шариат низвергнул Академию.

Перед нами пример чистой меланхолии историко-культурного свойства, даже особого рода ностальгии – ностальгии по несвершившемуся будущему. Будущее было совсем рядом, а сейчас в тех краях рыщут мрачные бородатые фанатики и по ходу дела угнетают укутанных в черные одежды женщин. Будущее обещало свершиться здесь, оно явилось в виде школ, университетов, техники, эмансипации и даже тряпок, которые не постеснялась бы надеть на себя Твигги. Но что-то пошло не так, то ли в 1979-м, когда в Иране произошла исламская революция, а советские вторглись в Афганистан, заставив местное население вспомнить про ислам, то ли даже позже – неизвестно. Главное, что несчастье стряслось, и мы имеем то, что имеем. Остается постить старые фото далеких стран и получать сочувствующие комменты от френдов.

В русских соцсетях ту же функцию выполняют советские фото 1960-х, чуть реже – 1970-х. Не все, конечно. Мало кого вдохновит на печальные вздохи меланхолии снимки с военных парадов или заседаний XXV съезда КПСС. И бытовые фотографии, сделанные в не самых приятных местах тогдашней страны с ее глубоким неустройством, небрежно укрытым за одинаковыми фасадами хрущевок и брежневок, тоже не подходят для таких целей. Но вот толпа вдохновенных физиков, которые спешат на встречу с прекрасным, олицетворенным заглянувшим в Академгородок бардом, или группа серьезных людей в роговых очках, внимательно разглядывающих пробирку, в которой налито что-то темное, или веселые советские дети, покоряющие на байдарках какую-нибудь речушку – все это вызывает исключительно “эх, было время...”

Даже столь сомнительный в рассуждении алчбы по прошлому предмет, как соцстроительство, типовые девяти- и четырнадцатиэтажки, новые микрорайоны, снятые с птичьего полета, сама микрорайонная жизнь с небольшим количеством машин, с выходящими из львовского автобуса номер 32 людьми, с редкими очередями за апельсинами, все то, что наводило тоску на интеллигенцию 1970-х, что запечатлено в десятках книг и фильмов того времени, от трифоновского “Обмена” до кисло-сладкой “Иронии судьбы” – все это также стало объектом ностальгии, переходящей в перманентную меланхолию.

Ведь там, где когда-то одиноко стояла “Союзпечать”, заселенная непременной тетенькой из бывших учительниц или киоскером с вечной “казбечиной” в уголке рта, там сейчас бог знает что. То ли шаверма, то ли “Мегафон”, то ли вообще секс-шоп под загадочной вывеской “Планирование семьи”. Кстати, собянинская война с ларьками имеет своей причиной и это обстоятельство тоже; так и представляю тихие слезы умиления, стекающие по щекам московского мэра при сотом просмотре фильма “Иван Васильевич меняет профессию”. Там все как надо: и умный очкарик, и ровный строй чистеньких аккуратных одинаковых зданий, есть и развеселые актриски, и немного истории и сам грозный царь, настоящий мужик, который пригорюнился под песню хриплого барда. На месте даже председатель домкома: он всегда готов настучать куда надо, что идеологически выдержанно и экзистенциально полезно.

Несмотря на всю разницу, объект ностальгии в первом и во втором случае одинаков. Мы, собственно, уже назвали его. Это “современность”, которую находишь и в фото курдских школьниц кануна рокового 1979-го и в снимках только что выстроенных Черемушек. Она дана в виде самых разных деталей и примет. Сегодняшний глаз не замечает, что школьницы сидят по трое за узкой партой, что у них нет ничего, кроме бумаги и ручки, что в новом микрорайоне не посадили деревья и туда вряд ли ходит транспорт. Это частности, главное – она здесь, современная, настоящая жизнь в главных своих проявлениях: науке, технике, образовании, секуляризме и возможности беззаботно – в цивилизованных пределах – радоваться жизни после плодотворного рабочего дня. Собственно, именно в этой точке сходятся советский проект хрущевской современности и чаяния лидеров национально-освободительных движений так называемого третьего мира.

Как мы знаем, и то и другое провалилось, причем провалилось с треском. Просвещенные, часто выученные на Западе предводители антимонархических, антиколониальных, антиклерикальных революций превратились в зловещих хусейнов, каддафи и арафатов, а оттепель Хрущева обернулась разочарованием в любом проекте социально справедливого, “современного” будущего. Можно сколько угодно смеяться над знаменитой формулой, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, но вот фраза “уже нынешнее поколение советских людей будет жить, как и живет сейчас, в условиях совершенствования развитого социализма” вообще никаких реакций вызвать не могла.

Впрочем, и это еще ничего. Попробуем ради интереса составить подобную формулу для нынешних времен. “Уже новое поколение российских людей будет жить при Владимире Путине”. “Уже нынешнее поколение российских людей будет жить при Сергее Иванове”. “Уже новое поколение российских людей будет жить при цене на нефть в 50 долларов”. “Уже нынешнее поколение советских людей будет жить при том, при чем оно уже сейчас живет”. Уныло. Безнадежно. От всего этого хочется куда-нибудь сбежать: взять кредит в банке и купить путевку в Крым. Впрочем, нет, ведь и нынешнее и последующее поколение советских людей будет жить, мечтая сбежать в Крым – хоть глазком посмотреть на прокурора Поклонскую и приобщиться к Священной Корсуни. Так что и здесь ничего нового и заманчивого.

Ностальгия по ненаступившему будущему, которое еще в начале 1970-х обещало вот-вот наступить, действительно превратилось в массовую черную меланхолию. В значительной части земного шара “модернизация” провалилась, “современность” не наступила, “догнать и перегнать” не вышло. Традиция оказалась сильнее новаторства и равнодушно поглотила затеи реформаторов. “Современность”, то есть то, что на Востоке и в Советском Союзе видели как достижимую в ближайшем будущем цель, так и осталась обычным, чуть ли не естественным состоянием условного Запада, и все. Да и там уже неприятно погромыхивает. Кое у кого меланхолия сменяется окончательным унынием; кажется, что проиграна не битва, а вся кампания. Тем, кто видит правильное общество как устроенное исключительно на идеалах разума, просвещения и равноправия, остается разве что уйти в подполье.

 

На самом деле все не так. Фотографии обманывают рестроспективный взгляд – они были сделаны в определенный исторический период и с определенными целями; и то, и другое ничего общего с сегодняшним днем не имеет. То, что нынешний западный блогер принимает за правило, за срез обычной жизни 1960-х–1970-х на Ближнем и Среднем Востоке – светскую одежду иранских красавиц времен, когда аятолла Хомейни еще сидел в изгнании в Париже, модернистскую архитектуру какого-нибудь кабульского ВУЗа или изучающего Маркса серьезного египетского студента – все это было только исключением.

Изданиям типа Life, Newsweek или Time, где подобные фоторепортажи публиковались, нужно было представить те страны как поздновато опомнившиеся от сна, но теоретически еще способные догнать Запад; надо только покончить с вековым угнетением, прежде всего колониальным. Читателю этих изданий как бы предлагали эмоционально поучаствовать, поболеть за бегуна с гандикапом – он все равно не придет первым, мы же знаем, так что опасности нет. Остальные 99% тогдашней иранской, или египетской, или афганской жизни больше интересовали этнографов, антропологов и религиоведов, нежели журналистов – и даже политиков. Сознательное заблуждение; теперь, когда оно развеялось, никто уже не помнит, что оно вообще было. Старую картинку приняли за реальность – дело обычное для нынешней культуры, которое только на картинку и полагается.

Ностальгия по позднесоветской “современности” работает так же. Она решительно отличается от другой советской ностальгии – по традиционной советской задушевности и, одновременно, крепкой руке усатого диктатора. Второй тип ностальгии свойственен скорее нерефлексирующей части населения, которая привыкла жить непосредственными реакциями на происходящее с ними и короткими эмоциями. Приехал грубый коллектор и отобрал последнее? Виноват не ты, набравший бессмысленных кредитов, виновата нынешняя жизнь, а вот в СССР такого не было и все друг друга бескорыстно любили.

Ностальгия по советской “современности” тоньше, конечно, и более распространена среди интеллигентов. Это тоска по стране, в которой строили много бесплатного жилья, где ученых, предусмотрительно высаженных на парниковые грядки Академгородков, лелеяли, по стране, что бороздила космос и расшифровывала древние надписи на далеких островах. Безусловно, если взглянуть на то, что и для кого строят в нынешней России, на социальный (и финансовый) статус условного доктора наук или почитать поучительную историю проделок на космодроме “Восточный”, то как тут не впасть в самую черную меланхолию.

Однако следует четко понимать: все эти прекрасные вещи в позднем СССР были нужны именно как инструменты, как средство, а не самостоятельная цель. В какой-то момент стало ясно, что академик в институте и на приличной зарплате работает лучше, чем в шарашке. Что лояльность большей части населения лучше купить материальными благами, чем держать людей в постоянном страхе и нищете. Что в космос лететь надо – для того, чтобы показать заклятым врагам, насколько мы лучше, – да и вообще технологии пригодятся для ракет стратегического назначения.

Но по сути позднесоветское общество было столь же “современным”, как и иранское общество условного 1978 года. С другой стороны, оно не было и архаичным или традиционалистским, как бы того ни хотели Василий Белов и прочие деревенщики. Это общество было просто типологически “другим” – и именно поэтому, когда стало вроде бы возможным безболезненно встать в ряд с “современностью”, “догнать”, влиться, наконец, в мощный поток “западного пути развития”, ничего такого не произошло. На самом деле, почти никому этого не было нужно. “Перенять достижения” – это да, но вот стать тем местом, где эти достижения штампуются конвейерным способом – упаси боже.

Как и в случае Ирана или Египта, перед нами совсем иной способ жизни и способ думания; его, в силу разных причин, принимали за вполне знакомый. Задача теперь одна – понять, что же это такое на самом деле. И хватит ностальгически перебирать выцветшие фотографии.

---